Частная коллекция

Это удивительная картина. В ней все сразу видно: и все ее многочисленные достоинства, и вполне явные недостатки. Но это потом, когда гаснет экран. А пока на нем разворачивается история «третьей поющей», я, видевший ее с тех пор раз шесть, всякий раз плачу, как ребенок; и даже сейчас, когда я просто об этом пишу и прикасаюсь к ней душой, у меня слезы где-то рядом.

Я не критик и не буду влезать в формулировки. Но как практик-режиссер я знаю каждой клеточкой: все в этой картине выверено по внутреннему камертону режиссера, по его собственной мелодии – это такое естественное человеческое самораскрытие с помощью любимого искусства, которое для меня ставит эту картину в разряд чудес кинематографа. И ведь поразительная вещь: в картине нет даже следа десятилетней творческой голодовки, она легкая, словно очередная, за две недели снятая единым духом. И пота в ней нет. И стараний. Свежее дыхание. И еще одно: как этот отступник актерской профессии любит своих коллег, как он ими любуется, как нежно их ведет, как поворачивает к нам новым – старых, неожиданным – молодых. Ведь такой роли, какую сыграл в этой картине глубоко почитаемый дядя Леша – Алексей Смирнов, – ему не доводилось играть много лет, если вообще доводилось.

Ну и последнее про эту картину. Впрочем, это уже относится и к «Аты-баты…» Какого артиста представил нам режиссер Леонид Федорович Быков?! Теперь понятно, почему артист Быков не хотел сниматься ни у кого другого. Впрочем, что значит не хотел? Хотел, конечно, может быть, ночами плакал. Но снялся только в тех ролях, в которые мог вложить и тот кусок души, что остается за пределами любого амплуа. И этим очень похож на другого замечательного режиссера и артиста, который от себя – артиста – только сам мог потребовать и взять высшей мерой. Я говорю о Шукшине.

Хорошо, что я успел сказать Лене хоть часть того, что здесь написал, о его работе. А встретиться нам больше не довелось. Говорил с ним по телефону. По тому самому, по которому спустя два года услышал о том, что его больше нет.

1997

Я строю на песке

Первое знакомство с Вильчеком было довольно странное: подошел человек – было это в Доме кино – незнакомый, роста небольшого, с неестественно прямой спиной – я тогда не знал, что у него были проблемы с позвоночником – интеллигентно так подошел:

– Вы, – не то спрашивает, не то утверждает, – Симонов?!

– Да, – говорю, – я вам зачем-то нужен?

– Ну, как вам сказать… хотел бы уточнить одну деталь вашей биографии.

Сейчас даже странно, что мы познакомились только в 1982 или 1983 году. Опорные точки наших биографий совпадали если не во времени, то в пространстве. Жизненный опыт включал «Севера», Восток, журналистику, телевидение, да и основополагающие персонажи этих биографий были одни и те же. Поэтому из памятных разговор с Севой этот, единственный, на вы, и происходить он мог только после 1981-го, когда уже вышел однотомник воспоминаний о моем отце, потому что «уточнение детали» касалось моего текста, помещенного именно в этой книге.

Незадолго до своей смерти Сева дал мне большое интервью для фильма об отце, и там подробное изложение этого эпизода как бы замыкает рамки нашего с ним знакомства, так и хотелось написать «дружбы», но нет, знакомства, с дружескими, доверительными отношениями. Дружба от знакомства отличается тем, что у дружбы нет ни расписания, ни графика, так что все-таки знакомства, с совместными работами, с серьезными спорами, с согласием – чаще и с разногласиями – тоже нередко.

Итак, подошел человек с усмешкой, как оказалось впоследствии, редко покидавшей его лицо и адресованной скорее себе, что располагало к нему собеседника. Сева словно говорил этой усмешкой: «Я вам скажу вещь умную, но вам она, возможно, покажется глупостью. Не стесняйтесь, я к этому готов, видите, я уже заранее ухмыльнулся».

А история выглядит так:

«Познакомился я с вашим папой в Ташкенте на защите диссертации Вулиса, с которым потом они “Мастера и Маргариту” печатали. Мой декан подвел меня к Симонову и говорит:

– Вот, Константин Михайлович, это очень способный студент, он будет писать диплом по вашим стихам.

Так я узнал тему своей дипломной работы, а декан, между прочим, был жуткий подонок и впоследствии этой работой моей вовсе не интересовался. Но контакт с Симоновым установился. Отсюда и история. Звонит как-то Симонов:

– Сева, вы получили новый номер “Юности”?

– Да, – говорю.

– Прочитали?

– Нет еще.

– Обязательно прочтите, вечером встретимся.

Ну, я начинаю читать, наталкиваюсь: очерк Алексея Симонова об экспедиции геологической. Понимаю – вот оно что. Ну, после его выступления, вечером, ходим с ним по улице Навои, и он все спрашивает: “Ну, как вам очерк?” Раз десять спросил. А мне поговорить хочется про свои стихи, которые у Симонова лежат, но он ни в какую: все про своего сына и его первую заметную литературную работу.