Частная школа

— Начнём с желающих, — улыбнулась она. — Итак, Сергей Есенин. «Шаганэ ты моя, Шаганэ». Кто у нас желает рассказать первым?

Дина подняла руку.

— Дина, прошу к доске.

Дина поймала на себе встревоженный взгляд Полины. Та, перегнувшись через проход, что-то зашептала, но слушать подругу Дина не стала. Поднялась, как-то слишком резко, потому что тут же покачнулась, но успела ухватиться за столешницу. Затем сосредоточилась и вышла к доске.

Эрик на неё не смотрел. Бесцельно чертил что-то в тетради. А всех других она попросту не замечала сейчас.

— Слушаем тебя, Дина, — подбодрила её русичка.

— Эрик, — сглотнув вставший в горле ком, произнесла Дина, — прости меня, пожалуйста. Я не знаю, что сказать в своё оправдание. Такие слова нечем оправдать… Я сама себя за них ненавижу. Но на самом деле я так не думаю. Для меня ты… ты самый лучший. И я…

Она запнулась, глядя на него с мольбой. Но Эрик не поднимал глаз, ни разу не взглянул на неё, словно и не слышал. Просто продолжал чертить в тетради безотрывно, только теперь заметно быстрее, с напором, со злостью.

— Прости меня, пожалуйста, — тихо, почти шёпотом повторила Дина и, не дождавшись от него хоть какого-нибудь отклика, медленно вышла из аудитории.

Едва Дина затворила за собой дверь, тут же почувствовала, что пол будто поплыл под ногами, стены накренились и свет стал меркнуть.

В последний момент перед тем, как сознание отключилось, до неё словно сквозь толщу воды донёсся голос куратора: «Дина!».

60

После ухода Дины в классе повисла тишина. Даже Нина Лаврентьевна не сразу решилась её нарушить.

Бездумные круги и восьмёрки, которые Эрик бездумно выводил на последней странице тетради, незаметно превратились в резкие ломаные линии и местами даже прорвали лист до дыр. Только когда Дина ушла, он это заметил и откинул ручку. Выдохнул, отвернулся к окну.

Зачем она это делает? Зачем растягивает агонию? Зачем не даёт умереть тому, чему жить не суждено? Господи, да он и без этих её слов всегда знал, что вместе им не быть. Просто раньше предпочитал не думать об этом, беспечно шёл на поводу желаний — вот и поплатился.

Если бы сразу всё пресёк, если бы просто не позволил себе привязаться к ней, то сейчас не было бы настолько больно. И как вырвать её из сердца, если она уже проникла в каждую клетку, если все мысли только о ней?

И вот сейчас злиться бы на неё, как вчера, после этого злополучного дня рождения. Было бы легче. Злость затмевает боль. Но вот она сказала прости, и горло тут же перехватило. И от злости — ни следа. И внутри всё печёт. И хочется пойти следом. Ну как так-то? И это он ещё посмотреть на неё не решился. Не смог. Чёрт подери, ну почему она просто не оставит его в покое?

Нина Лаврентьевна робко кашлянула и всё-таки продолжила урок:

— Не знаю, ребята, что тут у вас произошло, но давайте вернёмся к Есенину…

На перемене перед математикой к Эрику вдруг подсела Катя. Корбут крутился поблизости, не выпуская её из виду.

— Ты как? — спросила она несмело.

— Отлично, — буркнул Эрик, не глядя на неё.

— Эрик, ты можешь на меня злиться, конечно, и будешь прав, но я всё равно за тебя беспокоюсь…

— Угу.

— Ну я же вижу, что тебе плохо! Давай поговорим…

— О чём? — запальчиво ответил он, развернувшись к ней всем корпусом. — О том, что ты всё это предсказывала заранее, а я, идиот, тебя, такую умную, не слушал…

— Э-э, потише, — подал голос Дима.

Катя бросила на Корбута взгляд, мол, всё в порядке, не мешай, затем снова обратилась к Эрику. Он же опять сел обычно и принялся вновь вычерчивать зигзаги.

— Нет, я другое хотела сказать. Наоборот, это ты был прав, а я в ней ошибалась. Дина, конечно, очень сложная и иногда её трудно понять, но… она искренняя. Ты даже не представляешь себе, как она вчера переживала и расстраивалась. Нет, это даже не то… Я такой её никогда не видела. Это был человек, у которого огромное… неподъемное горе. И она тебя в самом деле любит.

Эрик молчал.

— Ты ничего не скажешь? — выждав паузу, спросила Катя.

— А что я должен сказать? Хорошая речь, молодец.

— Эрик, ну что ты в самом деле? Ты же тоже её любишь. Вам надо поговорить.

— Я уж как-нибудь сам разберусь, что мне надо, без посторонних.

— Да, конечно, — смутилась она и поднялась, но, сделав шаг к Диме, снова повернулась к нему: — Эрик, ты же не жестокий человек! Ты же…

— Катя, — прервал он её раздражённо, — хватит меня лечить. Вон у тебя свой пациент есть, его и анализируй, — кивнул он на Корбута. — Им и манипулируй. А я обойдусь без твоих наблюдений и рекомендаций. Ясно?

На Катю он и правда разозлился. Куда вот она лезет? Кто её просит?

И всё же во время обеда он высматривал Дину. Зачем — и сам не знал. Всё равно ведь не подошёл бы, не сел бы с ними за один стол. Ну, просто, наверное, потому что привык. Но Дина в столовую не пришла. И все оставшиеся занятия тоже пропустила.

На последнем уроке, химии, буквально уже перед самым звонком, в аудиторию заглянул Валентин Владимирович. Выглядел он очень озабоченным, даже расстроенным. Извинившись перед химиком, спросил: