Тем не менее, это все-таки был скандал, "причинивший дуче, - по словам одного из высокопоставленных полицейских чиновников, - больше вреда, чем дюжина военных поражений". "Действительно, здесь есть о чем подумать, согласился Чиано в беседе со своим приятелем Серрано Суньера, министром иностранных дел Испании. - Конечно, нет возражений против нескольких любовниц, которых дуче посещает, но сводить все внимание к одной женщине и её семье - это уже скандал". Как заметил Анджело Черика, один из высших офицеров корпуса карабинеров, "Петаччи вмешиваются во все дела, оказывают политическое покровительство, угрожают сверху и интригуют снизу". "Но что можно сделать, как предупредить дуче, - говорил раздраженно Чиано, - если два самых близких ему человека - личный секретарь де Чезаре и помощник секретаря по внутренним делам Гвидо Буффарини-Гвиди имеют кучу денег с этого "спектакля в преисподней".
Кто-то действительно должен был переговорить с дуче, тем более что на этом настаивала сестра Муссолини Эдвига. Да, конечно, её брат имел полное право заявить министру культуры Алессандро Паволини, что никто из великих итальянцев эпохи Возрождения не чурался любовных связей и что Муссолини лично ничего не дарил Кларетте, кроме нескольких скромных подарков, да иногда пяти сотни лир на платье. Это действительно была правда, но при этом невозможно было скрыть, что Кларетта носит дорогие костюмы и благоухает не менее дорогими духами, которыми спешили снабдить её пронырливые римские коммерсанты и расчетливые дельцы. Никто не хотел верить в скаредность Муссолини по отношению к Кларетте, считая что все её расходы оплачиваются за счет налогоплательщиков. Последние, конечно, не могли знать, что кольцо с огромным бриллиантом было подарено ей банкиром, искавшим её покровительства, а пальто из норки - подарок человека из окружения её брата, который также заключил выгодный контракт с министром труда. Всякий раз, когда люди вспоминали о "скандале Петаччи", они больше обсуждали поступки членов её семьи, нежели самой Кларетты. Все знали, что перед войной её родители построили роскошную современную виллу с черными мраморными ваннами в фешенебельном районе Каталацци и верили, что за все заплатил Муссолини. То же повторялось, когда речь заходила об экзотической спальне Кларетты, стены которой были сплошь облицованы зеркалами, а громадная, покрытая шелком, кровать возвышалась посреди, словно царский престол. Но Муссолини вовсе не платил за все это, хотя властная сеньора Петаччи не раз напоминала дочери о том, чтобы она попросила дуче о подобных маленьких услугах. Кларетта не осмеливалась даже заикнуться об этом. Когда же дуче впервые приехал на виллу, то на вопрос её тщеславных хозяев, нравится ли она ему или нет, он грубовато ответил: "Не очень".
Самым ненавистным членом семьи Кларетты был её брат Марчелло, - один из врачей итальянских ВМФ, - делавший деньги на контрабанде золота, и использовавший для этого дипломатическую почту. Не брезговал он и нелегальной торговлей иностранной валютой. Широко рекламируя свою дружбу с дуче, он, естественно, открывал для себя превосходные возможности заключения выгодных контрактов и осуществления нужных назначений. Однако дуче не помогал Марчелло делать деньги; впрочем, он никогда и никому не помогал в этом открыто. Муссолини был слишком бесхитростен, чтобы вокруг него могли зародиться какие-нибудь слухи. Более того, он практически никогда не интересовался деньгами и не думал о них.
По словам Кларетты, её любовник оказался таким наивным, что однажды даже поинтересовался, как ей удается вести такую широкую жизнь. "Твой отец много зарабатывает?" - простодушно спросил он, желая, вероятно, немного разобраться в ситуации, чего с ним раньше никогда не случалось. Муссолини не понимал и того, что когда ухоженная, прекрасно одетая и надушенная Кларетта демонстративно раздает деньги бедным, это не может не вызывать в обществе отрицательной реакции. Чиано записал в своем дневнике, что по словам директора ведомства народного здравоохранения, Гвидо Буффарини-Гвиди дает ей 200 000 лир в месяц, большая часть которых идет на раздачи бедным, хотя о делалось это лишь для очистки совести.