Частная жизнь мертвых людей (сборник)

Анна Михайловна, увидав их, налилась болью невыразимой ненависти и лопнула бы, но ненависть отыскала выход и пошла трещиной по лицу – Анна Михайловна окривела. И упала на пол кухни – аккурат на брачное ложе. Ни рукой, ни ногой не шевелит. И не может говорить. И стонать тоже не может. Лежит с кривым лицом и шипит неразборчиво – шипеть получалось.

Надо сказать, что кривизна пошла по лицу ее несколько странно, с подковыркой – со стороны теперь выходило, что Анна Михайловна все время улыбается. А поменять лицо назад она уже не могла. Организм лишил ее власти над собой и зажил без нее.

Гермидонт электричество так и не починил. Но часто заходил в гости. Бывает, придет, сядет и пьет. Смотрит, как над неразборчиво шипящей и улыбающейся Анной Михайловной сидит счастливый Вася – по голове ее гладит, а то стихи вдруг читать начнет. И порывается Гермидонт сказать что-то очень важное Васе, но рука хватает рюмку и затыкает ею свой уже открывшийся рот. Расплачется, достанет из-за пазухи топор и ну лучины строгать. А кругом все темно. Лишь там, где Вася пройдет со своей свечой, тьма гнется в сторону, давая место свету его счастливой жизни.

Праздник

К Петру Петровичу на Новый год пришли гости и начали веселиться, а ему сделалось скучно.

Он вышмыгнул на улицу и сел на скамейку. Сидеть было скучно.

Петр Петрович закурил.

– Какая скучная сигарета, – сказал он и прикурил другую.

Мимо брел прохожий и спросил:

– Который час?

– Скукота, – ответил Петр Петрович.

Посмотрев на часы, уточнил:

– Самое время повеситься.

Он отыскал веревку и стал выбирать подходящее дерево.

Тут явился хулиган в обличье Деда Мороза, отобрал у Петра Петровича часы, сигареты и даже веревку. Взамен дал в морду.

– Вот так праздник, – сказал Петр Петрович.

Как Сева Кошёлкин галстук выбирал

Сева Кошёлкин собирался на службу. И никак не мог решить – какой же галстук повязать. Зеленый, с попугаем и голой женщиной, ему нравился больше – из-за попугая. В детстве он хотел стать летчиком. И попугай оживлял фантазию, уносил в небо, возвышал его. Но жирное пятно на груди женщины убивало мечту о полете и порождало скорбные мысли о новом дне бытия. И чем дольше тер он грудь женщины, тем более сальной делалась она. Попугай же на глазах хирел. Мерк в тени сияющей груди. И, бросая взгляд на галстук, Сева уже не всякий раз видел крылатый образ. Пятно случилось в пельменной. Пельмень соскользнул с вилки и упал на грудь одетого в галстук Севы Кошёлкина. А пятно сделалось на груди голой женщины. И эта странная ирония уводила Севу в долгие размышления о неочевидности и запутанности мироздания. Второй галстук был чистый и черный. Без попугаев и запятнанных женщин. Только мелкий белый горох, редко посыпанный по куску жаккарда. Он был Севе противен.

Химеры захлопали крыльями и выдрали собор Парижской Богоматери из земли. Медленно, превозмогая непосильную ношу, подняли его в небо.

– Вознесся, вознесся! – кричали люди на площади, уворачиваясь от помета, напоминавшего птичий.

Другие же стояли, окаменев, лишенные воли уворачиваться.

Оказавшиеся внутри собора снимали с себя одежды и устремлялись друг к другу в естестве. И видения райских врат с раскрытыми створами являлись им в той божественной красоте, как видит ее Создатель.

Другие же смотрели на это и в ужасе бросались с высоты на землю, в полете осеняя себя крестными знамениями. И мать-земля ловила тела вернувшихся детей своих.

Колокола звенели вразнобой. И одни в том слышали благовест. У других же от звуков набата кровь шла ушами, и кричали они скверные слова.

Пионер вышел на Красную площадь и протрубил в горн:

– Подъем, подъем! Вставай – не то убьем! А не встанешь – то зарежем! Подъем, подъем…

Люди на площади улыбались, фотографировали, салютовали.

Но не все. Только некоторые. Остальные спешили.

Да и те, которые улыбались и салютовали, тоже спешили.

Пионер протрубил тот же сигнал еще раз… Потом еще… И еще…

И тут небо засвистело, земля загрохотала…

И на Красную площадь, на неприметную постройку, в которой хранился труп Ленина, упал собор Парижской Богоматери.

Сева Кошёлкин все-таки сделал выбор. Он отбросил женщину в пыльный угол комнаты… И попугай улетел с нею. А Сева решил повязать черный с белым горохом. Но оказалось, что он забыл, как завязывать галстук. И что он ни делал – всякий раз жаккард сворачивался петлей вокруг его тонкой шеи.

Пионер протрубил в седьмой раз. Из собора Парижской Богоматери вышел труп Ленина. И люди на площади улыбались, фотографировали и салютовали. Но не все. Только некоторые. Остальные просто спешили.

Память

Однажды Сидоров придумал, как жить вечно. И начал жить вечно.

Но потом он пошел в рюмочную и выпил там больше обычного. И без памяти влюбился в Элоизу Львовну.

Сидоров, потеряв память, забыл, как жить вечно. И сразу умер.

В Элоизу Львовну влюблялись только те, кто пил в рюмочной больше Сидорова. Но они не умирали, потому что перед этим ничего не придумывали.