Частная жизнь парламентского деятеля

— Она совершенно благополучна,— отвечала г-жа Керье, никогда не обращавшая внимания на свою дочь;— она много веселится, и морской воздух оказывает на нее благотворное влияние. Да если позволите, я схожу отыщу ее; она будет приятно удивлена видеть вас.

“Совершенно благополучна, много веселится”. Мишель несколько минут чувствовал какое-то противуречивое волнение. Но появление Бланки разсеяло все подозрения, которыя было заскреблись в его сердце: она была очень худа, бледна, болезненна, и ея движения, походка, взгляд, вся она, наконец, была проникнута глубокой, неисцелимой, безконечной грустью.

На несколько минут она осталась наедине с Мишелем.

— Бланка! — вскричал он, взяв ее за руку,— Бланка! я должен был вас видеть!— Он стоял перед нею, всматриваясь в нее, стараясь прочесть ответ в ея глазах,— он впивал в себя ея присутствие. Она легким усилием отстранилас от него и прошептала трепетным, глухим голосом:

— Ах! вы безжалостны!..

— Не упрекай меня, прошу тебя,— молил он страстно,— я так страдал… Я больше не могу… Бланка, еслибы вы знали, что было со мною, когда в эти последния две недели я переезжал из города в город… речи, банкеты, все. Эта суматоха…

Молодая девушка протянула ему руку, но так как он сделал движение поднести ее в губам, она вновь отняла ее. После короткаго молчания, она прибавила:

— Раз судьба нас разъединяет, в чему вы меня преследуете?.. Мне так мучительно трудно вас забыть… а я должна постараться забыть вас… мы так слабы? я этого не понимала, но теперь поняла, теперь поняла…

На мгновение ея болезненный взгляд потерялся в пустоте, как будто ища там поддержки. Мишель вспомнил о священнике, который во время их разлуки занял такое видное место в ея жизни.

— Ах! — вскричал он, отвечая более на ея мысли, чем на слова,— мы достаточно страдали, и можем быть снисходительны в себе… Не будем тратить даром те несколько минут, которыя могут дать нам хоть немного счастия… Дай мне наглядеться на тебя… прочесть симпатию в твоих глазах… потом я уйду, и если ты хочешь, не вернусь более.

Она глухо прошептала, не поднимая глаз на него:

— Кажется, я этого-бы желала…

Он собирался ответить, но приход г-жи Керье помешал ему. Она была нарядная, улыбающаяся и радушная. Она пригласила Мишеля обедать. Онх готов был остаться, рискуя не попасть на политический банкет, но встретил тяжелый взгляд Бланки, приказывавший ему: “Уезжайте!.”

Он отказался.

Еще минуту он слушал болтовню г-жи Керье, что-то даже отвечал ей, наконец откланялся, и со смертной тоской в душе, снова отправился бродить по набережной, до прихода поезда. Море улыбалось, ласкаемое лучами заходящаго солнца; побледневшее небо, оттененное на горизонте широкой багровой лентой, казалось безконечным… О, равнодушная красота предметов кажется такой жестокой в часы скорби!..

Через пять или шесть дней Мишель получил письмо от Бланки:

“Я была с вами сурова, Мишель, в наше последнее свидание, и когда вы уехали, после холоднаго прощания, когда я представила себе ваше одиночество в вагоне поезда, увлекавшаго вас далеко от меня, я стала упрекать себя за свою суровость и проплакала всю ночь.

“Я говорила себе, что быть может вы подумали, что я вас разлюбила, а я ваша по прежнему, несмотря на разлуку, несмотря на разстояние, разделяющее нас! Но я желала сдержать слово. Все, что я могу себе позволить, эта написать вам, потому что я не могу вынести мысли, что вы сомневаетесь во мне или сердитесь на меня. У вас был такой несчастный вид, мой дорогой Мишель! И я хочу вас утешить, хочу сказать вам несколько слов, которыя смягчили бы ваше горе. Увы! я не нахожу их! Почему я не ребенок, каким была в ту пору, когда вы называли меня своей старшей дочерью! Теперь все изменилось: я не имею более права вас любить, я не могу придти в вам на помощь, когда вы больны. Вы были такой бледный, такой усталый, мой друг, о, как я вам необходима! Но нет, я не могу бежать в вам, я; ;не должна вас видеть.

“Если бы вы знали, чего только я не передумала за время нашей разлуки. Там, в Лионе, я чувствовала себя такой одинокой, такой одинокой; мне необходим был кто либо, кто бы меня утешал и руководил мною. Я молилась, наконец пошла исповедоваться и призналась во всем священнику… Я сказала все, исключая имени, хотя он очень допытывался… Он ничего мне не сказал такого, чего бы мне не повторяла совесть, с тех самых пор, как я вас полюбила. Он указал мне на мою вину, словно я сама ея не видела, слова его сделали меня еще несчастнее, потому что я почувствовала всю их безполезность и что любви моей к вам ничто не одолеет, что я буду всегда вас любить. Когда же я плакала и просила его сказать, что же мне делать, он предложил мне поступить в монастырь. Монастырь! Нет, нет. Я люблю жизн, я желаю быть около вас, несмотря на разделяющую нас бездну. Я ваша, и не отдам себя ни Богу, ни другому…