Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими. Часть первая

СКИДАН Театральный опыт по-своему тоже меня развратил, но в хорошем смысле. Я знаю всю эту механику изнутри, и меня коробит любая лажа, а ее столько в театре, даже в хорошем, ну или в театре, который считается хорошим. Театр Додина, например… Недавно водил своих иностранных друзей на «Чайку». Я люблю Чехова, а пьесы его просто обожаю и часто перечитываю, это как тренинг такой умный, настраиваешь слух. И знаешь, додинская «Чайка» мне показалась чудовищной, актеры лупят текст тупо в зал, как какую-то агитку, а зал крохотный, все как на ладони – зачем орать? Зачем наворочены аттракционы, бесконечно льется вода, в лото играют на велосипедах? Актеры-то пустые, ансамбля нет, только двое или трое по-настоящему тянут. А пустого актера никакими режиссерскими выкрутасами не прикрыть. Из противоположных впечатлений – гастроли японского театра «Буто» в Балтийском доме. Это, конечно, волшебство, мощь: актер стоит на голой сцене спиной к зрителям и ничего не делает, только мышцы спины у него чуть-чуть ходят, – и вокруг начинает материализоваться пространство. Потрясающе. Еще один неплохой спектакль привозил шотландский театр: «Отелло» с пастернаковским переводом бегущей строкой на электронном табло. Впервые, честно признаться, я слушал по-английски Шекспира, и это, конечно, относительно даже более или менее хороших переводов Пастернака или Лозинского – небо и земля. Они его как танец поставили, стремительный, легкий, без декораций, переходящий в резню. В финале Отелло вздергивал Дездемону как мешок картошки над собой, она билась в судорогах, обмякала, и только после этого он бросал ее на подушки. Я во втором ряду сидел и чуть не подпрыгнул на стуле – настолько это было натуралистично, на диком контрасте со всем предыдущим действием… Я очень предвзятый зритель. Театр – сложнейшее искусство. Помимо того что это соединение техники и психики, все решает коллективный дух, чувство ансамбля. Я прихожу и моментально чувствую, есть атмосфера или нет. Очень люблю современный танец. Я видел Пину Бауш в Бруклинской академии, видел, как она танцевала одними кистями рук – возраст ей уже не позволял особо двигаться, – колоссально. А вот с драматическим театром… Правда, благодаря додинскому Чехову я понял одну вещь, на которую раньше как-то не обращал внимания: насколько важную роль в его пьесах играют деньги. У Додина это педалированно и для меня прозвучало как-то свежо… Иногда я с ностальгией вспоминаю о своем студийном прошлом, даже подумываю, не ввязаться ли во что-то этакое еще раз. Самой серьезной моей ролью был Говоруха-Отрок в «Сорок первом», белогвардеец. Еще я играл кабатчика в коллаже по горьковским рассказам «Страсти-мордасти». Про мальчика, у которого отнялись ноги, у него мать гулящая, с изуродованным сифилисом лицом. И она каждый вечер шляется, напивается в кабаке, а он ее ждет. И однажды ее подымает пьяную, побитую и приводит в дом один человек и, вместо того чтобы воспользоваться, укладывает ее спать и начинает с двенадцатилетним безногим мальчиком разговаривать. Между ними возникает дружба. Он приходит к ним еще раз, приносит подарки, устраивает праздник. А когда собирается уходить, женщина пытается его удержать: «Останьтесь. Я рожу-то платком прикрою… Хочется мне за сына поблагодарить вас… Я закроюсь, а?» Не знаю, как наш режиссер решился с подростками такой спектакль ставить. По тем временам это было смело, тем более что действие происходило в разных пространствах, зрители переходили вместе с актерами из одного помещения в другое…

ГОРАЛИК А что с фотографией?

СКИДАН Мне подарили тут на день рождения фотоаппарат цифровой – дешевый, но у него много всяких опций. Он даже кино может снимать. И я как-то снова увлекся этим процессом. Вообще визуальная культура сильно на меня повлияла и продолжает влиять. В Ленинграде был кинотеатр «Спартак», там практически всю классику мировую можно было посмотреть – Рене, Антониони, Пазолини, Годара, Орсона Уэллса… Но главным оставался Тарковский. Его отъезд я воспринял как личную трагедию, тогда на какое-то время его фильмы исчезали из проката. А когда я по ВВС услышал, что он умер, то выскочил во двор и углем написал на стене: «Сегодня умер великий кинорежиссер Андрей Тарковский». Он умер в ночь на мой день рождения, двадцать девятого декабря. Совпадение, конечно, но все равно я воспринял его смерть как что-то очень личное. Так что – да, кино формировало, как-то, видимо, влияло и на поэзию. Фотография тоже, но меньше.

ГОРАЛИК Для тебя все это разные явления?