Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими. Часть вторая

Подарили нам три одинаковых проигрывателя «Аккорд». Гости были небогатые, скидывались на подарки группами, а в этот момент как раз выбросили в Москве дефицитные «Аккорды». Вот такая у нас была свадьба.

ГОРАЛИК. Свадебное путешествие было?

БУНИМОВИЧ. Не сразу, но мы вспомнили, что у нас не было свадебного путешествия. И мы скопили какие-то деньги и купили билеты в Таллинн. Тогда в нем на два «л», было только одно «н», но это все равно была для нас Европа. Туда мы и рванули. А жить-то негде!

ГОРАЛИК. А вы думали, что будет как в Алуште – бабушкина веранда?

БУНИМОВИЧ. Мы про такое вообще не думали, просто захотели – и поехали. Это мы сейчас сначала думаем, потом едем, тогда было иначе. В гостиницах, естественно, мест нет. В очередной такой гостинице стал я бить на жалость, мол, бедный учитель. Мне сказали: «Вы учитель? Тут недалеко летнее общежитие учителей». Туда мы и помчались. Это была типовая школа, в классах расставили раскладушки для учителей, приехавших на экскурсию, и нас там поселили. В одной комнате с училками устроилась Наташа, в другой жил я вместе с мужиками-учителями. Медовый месяц!

Мужики-учителя, как известно, в природе встречаются редко, и если в Наташиной комнате все тридцать коек были заполнены, то нас, мужиков, оказалось на тридцать коек всего трое. Школа располагалась отлично, в самом центре, в окне виднелась серая стена старого города и башня Толстая Маргарита.

Когда я вошел, за столом сидели двое и квасили. Предложили мне, я выпил за знакомство. Один был завуч из Астрахани, второй физрук не помню откуда. И потом так повторялось ежедневно – мы возвращались поздно, они сидели за столом. В школьных классах высокие потолки, и там, наверху, на лампе, на аккуратных плечиках в моей комнате висел белый плащ, что было странно вообще, но еще и потому что было очень жарко – лето, не до плащей.

Я пил с мужиками по ночам и рассказывал им про Таллинн. Они слушали с интересом. Но из школы, похоже, не выходили. С физкультурником все было понятно, а вот завуч из Астрахани был слегка помятый жизнью типичный провинциальный интеллигент. И я все-таки сказал однажды:

– Слушай, все-таки Таллинн – красивый город. Сходил бы…

Он помолчал, потом ответил вроде как невпопад:

– Знаешь, у меня в жизни была мечта.

– Какая?

– Белый плащ. Он умолк.

– И?

– И я его купил. Здесь. В первый же день.

Мечта сбылась. Они приехали в Таллинн на неделю, это была коллективная поездка, учительский экскурсионный тур. И он терпеливо сидел в классе, ждал возвращения домой – с этим плащом. С воплощенной мечтой.

ГОРАЛИК. Тексты этого времени как-то связаны с событиями, о которых мы говорим?

БУНИМОВИЧ. Конечно. Ведь я вроде как сочинитель, но сочинять-то как раз и не умею. Совсем не умею. Не способен ни выдумать, ни нафантазировать ничего путного. Литературный инвалид, или, как принято сейчас толерантно выражаться, – писатель с ограниченными литературными возможностями. Что вижу, то и пою. Так что нетрудно восстановить жизнь мою непосредственно по моим текстам.

До 1978 года, когда родился сын Даниил, это была скорее игра в семью. Совместный турпоход. «Мы сочинили семью сразу, нам надоело быть сыном и дочкой…» Жили на съемной квартире, плевали на быт. Когда накопилось ведро грязного белья – носки, трусы, прочее – насыпали туда порошок, залили все горячей водой, но стирать было неохота, и мы выставили ведро на балкон. И забыли о нем – вообще. И стукнули морозы. И это все еще и замерзло. Хорошо хоть не взорвалось…

А тут – сын. Это было чудо, но трудно было – очень. Мы переехали к родителям. Ребенок – это кроме всего прочего ежеминутная абсолютная ответственность. Тогда же у моего старшего брата родился второй ребенок. Мы все жили в одной квартире с моими родителями – три семьи, грудные дети, сумасшедший дом. «Чертановские терцины».

Надо было разъезжаться. «Нехорошее время размена квартир. Общежитие театра – случайно, но кстати». Это мы поссорились с родителями, и хотя это были мои родители, из дома ушел я, Наташа с Данилой остались – некуда было деться, а меня приютили приятели-артисты в театральном общежитии на Рогожской заставе, где жили ребята из театра Эфроса и любимовской Таганки.

Сбивчивые сонеты «Прощание с Лебяжьими островами», про то, как я птиц кольцевал. С чего бы? Наташа сломала ключицу (авария, попала под автобус, могло быть куда хуже), попала в больницу, я остался с грудным ребенком один, ездил к Наташе в больницу, естественно. Ну, конечно, не совсем один, бабушки помогали, но… И когда Наташа вышла, я поехал отдышаться к бабушке в Алушту. Сидеть на пляже было для меня совсем уж гиблым делом. А Наташин дядя был научным сотрудником в Крымском заповеднике, я встретился у него дома с орнитологами, которые уезжали в экспедицию. И поехал с ними – кольцевать птиц. Вот и Лебяжьи острова.

«Стихи учителя математики, написанные во время проведения контрольных работ» – понятно о чем. Пожалуй, больше никогда в жизни я столько не писал.

ГОРАЛИК. Какие-то пересечения с миром официальной советской литературы у вас были? Или все было совсем параллельно?