Читаем Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими. Часть вторая полностью

ВЕДЕНЯПИН. Мне кажется, что 1990-е, несмотря ни на что – это все-таки ХХ век, пусть уже и не вполне похожий на самого себя. А с приходом нового тысячелетия что-то и впрямь обрывается. Другое дело, что во многих отношениях «старое кончилось, новое не началось», но во всяком случае старое точно кончилось. И мне кажется, что кончилось как раз в конце 1990-х. Итак – возвращаясь к вашему вопросу – в конце 1990-х заканчивается второй период «творчества Мастера». Мастер осознает, что «страшное» не может не быть непосредственным стиховым материалом. Что так называемый свет здесь, на земле, – часто тьма.


ГОРАЛИК. А есть память о том, каким виделось, что будет в ближайшее время? Каким виделось будущее из прошлого?


ВЕДЕНЯПИН. Будущее виделось сквозь туман надежд. Тут показательна одна история: в конце 1990-х я всерьез думал о возможности сделать особые программы для цирка, в которых были бы вместе стихи и, например, жонглирование или акробатические номера. Одно время в цирке на Цветном бульваре худруком был очень талантливый человек, который понял, что именно потому что в цирк ходят все (это, наверное, самое «демократичное» место), там надо делать тонкие вещи. Несколько таких нетипичных поставленных им цирковых номеров я видел – это было замечательно. Не знаю, как вам, Линор, но мне кажется, что одна из главных причин сегодняшних бед и разнообразных неустройств заключается в диком недоверии людей друг к другу, отсутствии нормальных возможностей быть рядом. Что сегодня делать на фоне всех этих дикостей и ужасов, совсем не понятно, как (да и можно ли в принципе) создать такую общую площадку, но тогда, в конце 1990-х, это казалось возможным. Правда, ничего не получилось, этого худрука выжили из цирка, а ельцинское время сменилось путинским со всеми вытекающими последствиями. Но не будем унывать. «Лет через двести-триста…» Ну а что касается моего «личного» будущего, я в конце 1990-х понимал, что нужно многое менять. Рисковать. Совершать шаги, в том числе необратимые. Тем более что все серьезные шаги необратимые. Ну и конечно, надеялся, что что-то еще напишется. Ведь у меня к тому времени была всего одна книжка, состоявшая на три четверти из стихов, которые, как я чувствовал, оставались на перроне, а поезд – ту-тум-ту-тум – набирал ход. Ну и поскольку уже были написаны стихи, отличавшиеся от стихов, как мы условились их обозначать, «первого периода», мне хотелось выпустить новую книжку, которая в большей степени соответствовала бы мне тогдашнему. Ни про какие премии я, разумеется, тогда не думал. Когда мне, кстати сказать, дали впоследствии несколько премий, это было приятно, во-первых, потому что это какое-никакое свидетельство признания, ну а во-вторых, просто деньги, всегда, мягко говоря, не лишние.


ГОРАЛИК. А можно поговорить про объективные обстоятельства и субъективное ощущение признания – и про премии тоже?


ВЕДЕНЯПИН. Это, конечно, смешной и слегка неприличный разговор. Знаете, когда-то давным-давно мы разговаривали на эту тему с Сергеем Гандлевским, и он предложил военную классификацию: лейтенант, капитан, майор и так далее. Так вот, в 1980-е годы я был, вероятно, лейтенантом, а к концу 1990-х, отчасти за выслугу лет, отчасти потому, что стал все-таки лучше писать, думаю – майором. Но всерьез что-то изменилось (и субъективно, и объективно) примерно к середине-концу 2000-х. Участвуя в каком-нибудь очередном фестивале или общем чтении, я вижу, сколько людей не просто что-то слышали про меня, а – и это, честно говоря, не перестает меня удивлять – на самом деле читали мои стихи. Как вы догадываетесь, Линор, я говорю, конечно, о том, что называется «широкой известностью в узких кругах». О всенародной славе речь пока не идет. Тут, пожалуй, важнее другое: участвуя в последнее время в круглых столах на разные «художественные» темы или ведя свои семинары для молодых авторов, я замечаю, что действительно больше знаю, чем они. И не просто больше знаю, а могу точнее про это сказать. Это совсем недавнее чувство.


ГОРАЛИК. Что, кроме этого чувства, дает работа с молодыми авторами?


Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза