Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими

СВАРОВСКИЙ Это произошло в Дании, а лечиться я поехал в Россию. Это связано с датской психиатрией. Это одна из худших психиатрий, которые существуют на свете. Там, грубо говоря, все решается через электрошок и убойные медикаменты. У меня там друг полежал в больнице: шесть электрошоков. Он потом мне писал письма: «Здравствуй, Федя, я Илюша, ты меня, наверное, не помнишь, а мне рассказали, что мы дружили». То есть в датский дурдом лучше было не попадать. Там, правда, тебя прекрасно кормят, на каждого пациента по семь санитаров, которые будут там с тобой в игрушечки играть, но это ужас. Но здесь мне тоже с психиатром не повезло, прямо скажем. Мне ничего не помогало. Но я же верующий и оптимист, я надеялся, что все как-то устроится, что я выкарабкаюсь. И, действительно, болезнь не получила развития, а, наоборот, какая-то положительная динамика началась. Но, естественно, я приобрел в наследство от психоза массу недугов, то есть я действительно настоящий невротик с большими проблемами. А в 97-м году я вернулся в Россию, потому что решил жениться. Наши отношения с первой женой полностью разрушились уже давно. Я ее, видимо, довольно сильно обидел. Не срослось. Тут дело еще в том, что, поскольку я прислуживал в церкви, а священник был один, ему было невероятно тяжело. Человек он был очень добросовестный, совестливый, балканский человек, очень бурный, эмоциональный, поэтому он очень искал какой-то поддержки. И он мне сказал: «Пожалуйста, давай ты будешь у меня дьяконом. Я тебе доверяю, мы друзья. Давай вот мы будем вместе служить». Я говорю: «А что я должен для этого сделать?» Он говорит: «Ты должен либо жениться, либо в монахи». Я говорю: «Жениться не получится. Это не поможет». Я сейчас не буду вдаваться в подробности, но по ряду канонических причин единожды женатый человек, оставивший свою жену, принять священный сан не может. А он: «А давай тогда мы тебя в монахи пострижем». Я говорю: «Ну, это же совсем другое дело, я никогда об этом не думал». – «Ну, поезжай в монастырь». Ну, поехал я в монастырь в Мюнхен, пожил две недели или, может, даже месяц. Потом еще поехал и еще. Местный архиепископ готов был меня рукоположить. Но я колебался насчет монашества. В общем, я правильно, по-моему, поступил – я понял, что не могу. Не мое это – монашествовать. Дело в том, что я был человеком довольно распущенным всегда, и мне было очень стыдно, что так вышло. И я понял, что поврежденность моя – ее восстановить нельзя, я все равно таким и останусь. Я просто могу ничего этого не делать, от всего воздерживаться, но я уже навсегда такой, ущербный, и этого не исправишь, пока я не помру, будет так. И меня ужасно это мучило, вся моя прошлая жизнь. И я поэтому стал думать о монашестве, о сане как о возможности искупить свои поступки. Но я вовремя понял, что это же не игра, это служение, и тут по натуре просто надо быть другим. Не вышел бы из меня дьякон, священник. Тем более и с головой у меня были проблемы. Я все упирался-упирался, думал-думал, а потом появился какой-то шведский парень женатый, который давно хотел быть священником. Там много православных шведов, на самом деле. Шведы вообще все русское любят. Ну, вот его рукоположили, а через полгода он нашел себе какую-то девчонку, расстался с женой – и привет. И я подумал: «Слава Богу, что это не моя история!» Хорошо, что вот так легкомысленно я по этому пути не пошел.

ГОРАЛИК А год это какой?