Частные начала в уголовном праве

Отвечая на первый вопрос, следует отметить условность термина «свобода волеизъявления», поскольку свобода воли и свобода выбора человека всегда ограничены определенными обстоятельствами, что уже само по себе исключает свободу в ее классическом понимании.

Отсюда можно сделать вывод, что влияние конкретной ситуации на волеизъявление пострадавшего не умаляет добровольности его согласия, за исключением тех случаев, когда активную роль в возникновении и развитии ситуации играет умышленное поведение заинтересованных лиц.

Что касается действий третьих лиц, направленных на получение согласия пострадавшего посредством принуждения или обмана, то этот вопрос в науке не имеет однозначного ответа.

Некоторые авторы полагают, что данное обстоятельство не исключает признака добровольности согласия, поскольку оно не вызывается действиями причинителя вреда[185]. Другие, напротив, отмечают, что если принудительные действия третьих лиц носят умышленный и целенаправленный характер, их наличие будет исключать добровольность согласия. Очевидно, подобные точки зрения носят излишне категоричный и односторонний характер.

Полагаем, что не является добровольным то согласие, которое дано пострадавшим в результате обмана и принудительных действий третьих лиц, если обман и принуждение охватывались сознанием и волей причинителя вреда.

Принятие подобной позиции вызывает ряд новых вопросов, в частности о том, будут ли названные третьи лица нести уголовную ответственность.

Думается, что в случаях причинения вреда с согласия пострадавшего, данного в результате принуждения или умышленного обмана со стороны третьих лиц при наличии у последних сговора с причинителем, согласие будет признаваться вынужденным, а причинение вреда – преступным. Непосредственный причинитель вреда понесет уголовную ответственность как исполнитель, а лица, принудившие пострадавшего дать согласие, – как пособники преступления, поскольку они своими действиями устраняли препятствия к совершению преступления в виде возможного сопротивления пострадавшего.

Исчерпывающий ответ на последний из поставленных вопросов дал Л. С. Белогриц-Котляревский. Ученый писал, что «вынужденное обманом или принуждением согласие не есть согласие в собственном смысле; но природа его сохраняется, если оно было добыто просьбой, мольбой»[186]. Являясь по существу формами психического воздействия причинителя вреда на потенциального пострадавшего, уговоры, просьба и мольба существенно не ограничивают свободу выбора личности и не носят принудительного характера. Это обстоятельство дает все основания полагать, что уговоры, мольба и просьбы не исключают добровольности данного под их давлением согласия.

Своевременность дачи согласия. Несмотря на очевидную значимость этого признака, в теории нет единства мнений относительно того, в какой момент пострадавший должен дать согласие на причинение вреда собственным интересам.

Так, по мнению С. В. Познышева, «согласие обязано быть дано не по совершении, а до совершения деяния, так как, согласно указанному критерию, важен момент, в который субъект определялся к своему деянию, решался приступить к его совершению; важно, решился ли он с сознанием ненасильственности в отношении другого лица его действий, соответствия их воле другого лица, или нет»[187].

В. И. Колосова и Е. О. Маляева утверждают, что «согласие должно быть дано до или во время совершения действий, внешне подпадающих под уголовно-правовые нормы, т. е. до получения лицом имущества в свое распоряжение, до полового акта при изнасиловании, до повреждения или уничтожения имущества (кроме общеопасных способов уничтожения)»[188].

Аналогичную позицию занимал Н. С. Таганцев. Он указывал на необходимость того, чтобы «согласие было дано или прежде, или во время совершения деяния… Согласие необходимо отличать от прощения, обусловливающего прекращение дела при преступных деяниях, преследуемых в порядке частного обвинения»[189].

В. И. Михайлов более строго подходит к трактовке признака своевременности согласия и ограничивает его во временном отношении допреступной ситуацией. Автор отмечает: «Согласие должно быть дано до начала совершения вредоносных действий. Оно не имеет обратной силы. Согласие на совершение действий, причиняющих вред интересам лица, является действительным в течение определенного времени, по истечении которого оно становится недействительным. Срок действия согласия оговаривается специально или усматривается из обстановки его дачи. Отмененное согласие исключает совершение в дальнейшем действий, предусмотренных первоначально»[190].

Данная позиция представляется нам более обоснованной.

Думается, своевременным должно признаваться лишь то согласие пострадавшего, которое дано им в ответ на просьбу о причинении вреда до совершения самого деяния. Если согласие дано в процессе причинения вреда, начатого без согласия пострадавшего, его нельзя признать обстоятельством, исключающим общественно опасный характер деяния. Этому есть ряд объяснений.