Частные уроки рунографии

Однако стоило Фо вернуться домой, как от удовлетворенности не осталось и следа: домочадцы ждали ее возвращения с таким нетерпением, что практически одновременно принялись вываливать на нее накопившиеся проблемы, едва она переступила порог. Да, ей не следовало отлучаться надолго — хлопоты с похоронами не могли ждать, и весь оставшийся вечер Фо либо раздавала распоряжения, либо успокаивала слуг, либо избегала собачье-тоскливого взгляда Эвани.

Ночь — уже третья по счету — прошла почти без сна. И если вчера, сокрушенная битвой с колдуном, Фо сумела проспать хотя бы пару часов, просто и безыскусно провалившись в сон без сновидений, то нынешняя ночь оказалась гораздо хуже предыдущей: стоило только женщине смежить веки, как она погружалась в зыбкую полудрему, где ее поджидал седой колдун с презрительно ощеренными крупными губами. Он бросал какие-то обидные слова, щурил светлые, почти прозрачные глаза и жестом манил к себе — как подзывают жалкую собачонку. Он не сомневался в том, что встреча — реальная встреча — близка, что жертве не долго трепыхаться в относительной свободе, что покорность доставит ему удовольствие, но и сопротивление ничуть его не огорчает… так даже интереснее. Он предвкушал свою победу, не менее победы ценя саму битву.

Раз за разом Фо выныривала из сна, хватала ртом воздух и успокаивала колотящееся сердце, обнаруживая себя проснувшейся, как утопающий с облегчением касается твердого дна… но дно неожиданно оказывалось скользким бревном, уплывающим из-под ног, и все повторялось. К утру Фо просто боялась сомкнуть глаза. Имеет ли колдун над ней власть? Его присутствие в ее снах — обычный кошмар, навеянный событиями последних тяжелых дней, или нечто большее? Через рунный расклад Фо и колдун оказались каким-то непостижимым образом связаны или все это плод расшалившегося воображения уставшей и огорченной женщины? Фо считала, что разрушив расклад, прервала связь с колдуном, но если эта связь до сих пор и существовала, то вряд ли проявится, коль она не будет чародействовать — и пока у женщины не было никакого желания проверить на себе истинность этой догадки, да и воздерживаться от любых магических действий с ее-то потребностями было совсем не трудно.

А сны всего лишь сны, и не стоит придавать слишком большое внимание простому, пусть и весьма изощренному по содержанию кошмару, говорила она себе.

Как бы ни утешала себя Фо, но ни уснуть, ни тем более выспаться ей так и не удалось. А утром заботы так навалились на нее, что всякие мысли об опрометчивом и глупом поступке, связанном с Великим раскладом, и вовсе вылетели у нее из головы. День был хлопотным и тяжелым, но в целом куда более спокойным, чем ожидала Фо. Лишь когда похоронная процессия приблизилась к склепу, Фо едва не лишилась присутствия духа — она с болью вспомнила, как искренне потешался Дир, рассказывая о том, что загодя приобрел себе домик на кладбище — хорошенький, аккуратненький домик с крепкими замками и парочкой недурственных скульптур. Понимал ли он, что «домик» ему понадобится очень скоро?

…Фо перенесла похороны спокойно, настолько спокойно, что лишь несвойственная ей крайняя бледность свидетельствовала о ее переживаниях. Многочисленные друзья и знакомые Дира почтили церемонию своим присутствием, но лишь вечером Фо узнала, что среди них был и брат ее компаньона. Мужчина, назвавшийся Бертаном, нанес ей поздний визит и лишь незаурядное умение держать себя в руках позволило Фо оставаться внешне спокойной и невозмутимой.

Бертан был похож на своего брата разве что хорошим ростом и ладной фигурой — чернявый и остроносый, он походил на пронырливого хорька, а сделанные им заявления еще больше убедили Фо в оценке: «хорек, дорвавшийся до курятника». Братец, нимало не смутившись, как единственный и неоспоримый наследник потребовал долю Дира в доходном игорном деле и сразу же заявил, что не примет откупного деньгами. Напрасно Фо пыталась объяснить, что никакой доли нет, что особняк ее собственный, что Дир оставил после себя лишь кучу долгов… Разговор походил на спор глухонемого со слепым. Бертан тыкал некими бумагами, в которых Фо не намерена была разбираться, угрожал судом и Коронным сыском, а на прощание, когда женщина твердо сочла за благо ввиду позднего часа прекратить препирательства, перенеся их на более благоприятное утреннее время, заявил, что у него есть средства давления на нее и если она окажется слишком несговорчивой, то очень скоро пожалеет об этом.