Он уже сожалел, что согласился впустить этого Гришина: надо было отказать ему под предлогом занятости, но теперь поздно и остается только поскорее закончить разговор и вернуться к оставленной работе. Вряд ли у нежданного гостя есть что-либо интересное, да еще по сходной цене. Впрочем, не стоит торопиться, поскольку у разных людей свои привычки, а коллекционер никогда не знает, где найдет, а где потеряет.
– Давайте, любезный Алексей Владимирович, вернемся из древних времен к вашему делу, – стараясь загладить возникшую неловкость, улыбнулся Тоболин. – Вы хотите мне что-то предложить? Я к вашим услугам. Что у вас есть?
– Напротив, профессор, – гость, казалось, не обратил ни малейшего внимания на резкий выпад хозяина и внешне остался невозмутимым. Его водянистые глаза смотрели по-прежнему холодно и спокойно. – Я хочу купить.
– Купить? – удивленно поднял брови Тоболин. – Но что, позвольте спросить?
Гришин бросил в пепельницу недокуренную сигару и вынул из кармана темной визитки объемистый бумажник. Не спеша раскрыв его, достал чек и протянул профессору:
– Надеюсь, это достаточная цена за «Золотого Будду»?
– Я не продаю его, – Тоболин отстранил руку гостя с чеком, даже не посмотрев на проставленную в нем сумму.
– И все же, лучше продать, – многозначительно заметил Алексей Владимирович. – Не горячитесь, подумайте.
– Извольте объясниться! – сердито вздернул поседевшую бородку профессор.
Гришин неторопливо убрал чек и спрятал бумажник.
– Не наживайте себе лишних неприятностей! Золота там на грош, а вам предлагают целое состояние. Если не хотите продать, отдайте даром! Скажут спасибо.
– Да как!.. Да как вы смеете? – задохнулся от негодования Тоболин. – Извольте извиниться, милостивый государь!
– Перестаньте, – вяло отмахнулся Гришин, взяв из пепельницы недокуренную сигару и зажигая спичку. – Чего кричите? Лучше давайте договоримся миром. Отдаете мне Будду, рассказываете все, что с ним связано, а я оставляю вам чек.
– Вон! – визгливо закричал Тоболин, вскочив с кресла. – Вон из моего дома, слышите?
– Не глухой, – вставая, откликнулся гость. – Только зря вы так. Как бы потом не пришлось пожалеть.
– Вон!
– Хорошо, – поправляя манжеты белой сорочки, глухо ответил Гришин и неожиданным, быстрым движением сильно ударил стоявшего перед ним профессора в солнечное сплетение.
Тоболина сразу согнуло пополам от жуткой боли в животе. Судорожно хватая ртом воздух, он скорчился; сцепив руки в замок, Гришин сверху ударил профессора по спине. Тоболин рухнул на ковер.
Наклонившись, гость легко поднял бесчувственного хозяина и посадил в кресло. Подошел к окну и, резко дернув, оборвал шнур занавесей. Сноровисто действуя, привязал Тоболина к креслу и вновь, вернувшись к окну, помахал кому-то рукой. Потом вышел в прихожую и, открыв дверь, впустил в дом сухопарого человека в старой офицерской накидке и низкорослого крепыша в синей суконной паре.
– У нас есть пятьдесят минут, – посмотрев на часы, сообщил им Алексей Владимирович. – Сын пока в колледже, а экономка может вернуться. Приступайте, надо управиться за это время, а то я не люблю связываться с бабами.
Крепыш хихикнул и бочком проскользнул в кабинет. Хозяин уже успел прийти в себя и с ужасом глядел, как незнакомый человек в синем костюме ловко и привычно начал обыскивать его жилище, выдвигая ящики стола, вороша бумаги, бросая их на пол, перелистывая страницы стоявших на полках книг.
– Что вы делаете? – простонал Тоболин.
– Придется немного потерпеть, – подошел к нему Гришин. – Знаете, как говорится: не мытьем, так катаньем. Где Будда? Будет лучше, если скажете сами.
– У меня его нет, – прикрывая глаза, прошептал профессор. Боже, зачем только он открыл дверь этому человеку?!
– Ну-ну, – криво усмехнулся Алексей Владимирович, вынимая из жилетного кармана ватные шарики и засовывая их в уши. – Не люблю, когда орут. На нервы, знаете ли, сильно действует. Противно: сопли, кровь, горелое мясо, визг. А Этьену ничего, – он кивнул на сухопарого, успевшего скинуть старую накидку, пиджак и засучившего рукава рубахи, обнажая поросшие густыми волосами мускулистые руки. – Он контуженый, слышит плохо. Где Будда?!
Тоболин молчал. Подскочил Этьен, засунул профессору в рот скомканную салфетку, рванул у него на груди рубаху и, достав нож, слегка уколол вздрагивавшего Тоболина.
– Чувствительный, – на французском сказал он, раскуривая сигару. – Но долго не протянет, слабый.
– Начинай, – велел Гришин, просматривая содержимое бумажника Тоболина, поданного ему низкорослым крепышом.
Этьен поднес горящий кончик сигары к груди профессора. Тоболин дернулся, извиваясь от боли, веревки врезались в его тело, запахло паленым. Этьен слегка побледнел, зрачки его глаз расширились, он снова и снова начал прижигать хозяина дома.
– Где Будда?! Где? Отдай, и тебя перестанут мучить, – подскочив к Тоболину, закричал Гришин. – Где Будда?
Профессор закатил глаза, лицо его покрылось крупными красными пятнами, из глаз обильно полились слезы.
– Голову давай, – повернувшись к палачу, приказал Гришин.