Частный сыск есаула Сарычева

Профессор Тоболин дружил с Сарычевым и часто говорил сыну, что у бывшего офицера трагическая судьба честного человека, оставшегося без Родины.

Евгений недоумевал – о чем может долгими вечерами говорить отец с Павлом Петровичем? Ведь они такие разные люди. Павел прошел огонь и воду, много лет воевал, был ранен, награжден боевыми орденами Святого Станислава 3‑й степени с мечами и Святого Владимира 4‑й степени с мечами, и даже стал Георгиевским кавалером, а оказавшись на чужбине, сменил множество профессий. Как-то профессор сказал сыну, что Сарычев потерял всех близких в круговерти войны, а в другой раз Евгений узнал от отца, что Павел Петрович был казачьим офицером, дослужился до чина есаула, якобы вызывал на поединок знаменитого красного кавалериста Думенко, имевшего громкую славу отчаянного рубаки, но поединок не состоялся: то ли красные сослали его, то ли расстреляли Бориса Думенко по приказу Троцкого, но дело до дуэли не дошло…

А отец? Он с ранней юности посвятил себя науке, познанию прошлого, истории народов Востока – эрудит и тонкий ценитель изящного, знаток древних языков. Что его объединяло с сорвиголовой, искателем удачи? Но, как ни странно, именно от отца Евгений услышал, что Сарычев весьма одаренный и прекрасно образованный человек. Редко кому покойный профессор давал подобную характеристику, особенно если учесть, что он трудно сходился с людьми.

Сам Сарычев никаких слухов о себе не подтверждал, но и не опровергал – в ответ на любые вопросы только загадочно улыбался и щурил пронзительно синие глаза: дерзкие, насмешливые, от взгляда которых многим становилось не по себе…

Из церкви похоронная процессия медленно потянулась на кладбище. Вскоре на месте последнего приюта профессора Тоболина поднялся холмик чужой красноватой земли, на который возложили венки и цветы. Потихоньку провожавшие в последний путь разошлись, и Евгений остался один. Кто-то тихонько тронул его за локоть. Обернувшись, он увидел Сарычева.

– Тяжелая утрата, – прикусывая ус, сказал Павел. Шляпу он держал в руке и слегка обмахивался ей, как веером: парило, видимо, к вечеру соберется дождь.

– Мне страшно, – признался Евгений. – Вы не согласились бы некоторое время пожить у нас?

– Чего ты боишься? – прямо спросил Павел.

– Все так ужасно, – опустил голову Евгений. – Смерть отца, заметки в «Русской мысли», разговоры.

– Агенты ЧеКа? – криво усмехнулся Сарычев. – Бред! Ты достаточно здравомыслящий человек и должен понять, что твой отец ничем не мог помешать большевикам. Тем более, находясь за тысячи верст от них и не занимаясь никакой политической деятельностью. Большевиков тебе здесь бояться нечего.

– Тогда кому он помешал? В доме сущий разгром, – вздохнул юноша. – Вы просто не представляете.

– К сожалению, представляю. – Сарычев обнял Евгения за плечи и повел по кладбищенской аллее к выходу. – Что-нибудь ценное взяли?

– Вроде бы нет. Но я еще не все проверил.

– Проверь, – достав из портсигара папиросу, посоветовал Павел Петрович, – непременно проверь, и прямо сегодня же. Деньги у тебя есть?

– От отца остались кое-какие средства, пока хватит. – Евгений отвернулся и украдкой смахнул набежавшую слезу. – Пусто, одиноко. Вы тоже одиноки, Павел, отчего не женитесь? Вам, наверное, еще нет и сорока? Могли бы устроить свою жизнь.

– У меня прелестная компания закоренелых холостяков, – рассмеялся Сарычев. – Неженатыми умерли Спиноза, Кант, Дантон, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Микеланджелo, Гендель, Бетховен и даже автор знаменитого свадебного марша Мендельсон. Не хочется отставать от великих.

– Все шутите, – печально сказал Евгений, – а я, между прочим, серьезно.

– Если серьезно, то давай договоримся больше никогда не затрагивать эту тему, – Сарычев выбросил недокуренную папиросу и надел шляпу. – Пошли, помянем отца по православному обычаю.

Шагая рядом с ним, Евгений вдруг подумал, что навряд ли покойный отец был прав, говоря, что на Павла Петровича можно рассчитывать. Наверное, профессору просто импонировала независимость бывшего есаула, его странная способность как бы проходить сквозь людей и обстоятельства, ни с чем и ни с кем себя не связывая. Ну да Бог ему судья. Каждый сам выбирает себе дорогу в жизни, и не дело соваться с советами и поучениями, когда тебя об этом не просят…

* * *

Экономка успела прибраться после налета – полы вымыты, белье выстирано, поглажено и опять разложено по ящикам комодов, одежда вычищена и развешена по шкафам, бумаги собраны в пачки и сложены на бюро. Вернувшись с поминок, Евгений сел за стол отца и начал просматривать листки незаконченных рукописей, но все было перепутано, а на одной странице отпечатался след грязного башмака.