Часы

Тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та… Нескончаемый перестук вагонных колес завораживал, отуплял, острыми иглами проникал в мозг, пыткой отзывался в каждой клетке измученного тела. Вагон был старый, расхлябанный, его жестоко трясло, качало, бросало из стороны в сто- рону, и он отзывался визгом и скрипом всех своих сочленений. Сергей забывался короткими отрывками сна на своей полке, тощий матрасик сбивался от тряски, на очередной стрелке Сергея подбрасывало, и он просыпался. Беспрерывно хлопала дверь близкого туалета, и волна удушливой сортирной вони накрывала купе. Проводник — пожилой сумрачный казах — был один на два плацкартных вагона, и пассажиры пробавлялись самостоятельно. Титан-кипятильник был неисправен, но это мало заботило пассажиров. Они загромоздили все проходы и полки неподъемными челночными баулами, они везли дефицит для продажи, они были привычными к мелким неудобствам. Дни и ночи слились для Сергея в бесконечное мучительное безвременье. Тянулись за окном лесные дали, одевающиеся в осенние наряды, со стуком и лязгом на стрелках проносились разъезды с одинаковыми неряшливыми кучками домишек, и наводила смертную тоску нескончаемая паучья пляска проводов. К концу второго дня закончилось мелькание перелесков, и открылась плоская бескрайняя пустыня мертвых, выжженных степей в медленном, завораживающем кружении. Казалось, что вагон с Сер- геем на полке, заразившийся привычным, болезненным потряхиванием, оторвался от рельсов и застыл на месте, подвешенный на тонкой вибрирующей нити, а земля далеко внизу завертелась, искривляясь в фантастическом, усыпляющем танце. «Скоро Караганда, скоро конец этой пытки», — успел подумать он.

Сергей проснулся от непривычной тишины. Поезд стоял на ночной станции, скупо освещенной дальним фонарем на столбе. В открытую форточку вагонного окна сочились запахи увядших степных трав. Весело матерясь, пиная загораживающие проходы баулы, в тесное пространство купе пробирались два крепких молодых парня. Они ловко расположились на нижней полке у окна, сбросив в проход чьи-то мешавшие им сумки.

— Привет! Спускайся, третьим будешь, — сверкнул Сергею фиксой тот, что был пониже.

Звук льющейся в стакан водки заворожил Сергея. Парни оказались сердечными, близкими и родными. Он обнимался, поднимал тосты. Все прошлое, томительное, болезненное ушло, вылетело в вагонное окно. Что было потом, Сергей не помнил.

В 20** году Евгений полетел в Караганду. Нина написала, что сломала шейку бедра, теперь лежит, обездвижена, и просила приехать. Попрощаться.

Это была тяжкая встреча. Нина, его старшая, боготворимая сестра превратилась в угасающую старуху. Она понимала, что в ее возрасте переломы костей не срастаются, что жизнь закончилась, и осталось медленное, смиренное ожидание смерти. До неузнаваемости изменился и Сергей. Одутловатое лицо с неопрятной щетиной, пустые глаза, избегавшие встреч. Он вышел из своей комнаты на голос Нины, принужденно сказал несколько фраз, посидел на стуле, глядя в пол, затем молча скрылся за дверью.

— Ты меня прости, Женя, я оторвала тебя от важных дел, — мелкие слезы наполняли темные глазницы, катились по щекам. — У меня человека ближе тебя нет, Галя и Юленька не в счет, это другое. Я знаю, это наша с тобой последняя встреча, а у меня тяжелый камень на душе. То, что произошло с Сергеем, — это моя вина. Я не разглядела в нем талант. Я это поняла только сейчас, для меня он всегда был непутевым, нескладным сыном. Я не поняла, пропустила мимо ушей то, что в свое время мне о нем говорила Валентина Николаевна. Все пошло бы по-другому, если бы мы с Виктором послали его на учебу в Академию. Чего бы нам это ни стоило. Я себя казню за это, — слезы снова заструились по Нининому лицу. — А теперь уже поздно, он кончился как художник. Все, на что Сергей теперь способен, — это букетики цветов, он набил руку на них, их покупают, это дает нам какие-то деньги, на мою пенсию не проживешь. Я не знаю, чем живет мой сын. Не знаю, чем он занимается за закрытой дверью. Он не пьет. Но, понимаешь, он ушел в себя, ни с кем не разговаривает, не встречается. Даже со мной. Постоянно угрюм, всем недоволен. Меня поддерживают только Галя и Юленька. Они приходят почти каждый день. Саша провел мне телефон, вон он на тумбочке у кровати, и я не чувствую себя потерянной. Я не знаю, что я делала бы без них. Звони мне иногда.