Часы Мериме

— Да-а, — протянул Гриша, подумав, — чувствую, тут что-то кроется. Дело нечистое.

— Нечистое, — согласился с ним Геннадий. — Попробуй порасспросить еще раз тетушку, чего хочет от нее эта зеленая.

— Ничего не выйдет, — махнул я рукой. — Я же вам говорю, что это чужая тайна и открывать ее тете честь не велит.

— Тогда подслушай. Ведь для ее же пользы, — решительно сказал Геннадий.

— Правильно, — поддержал его Гриша.

— Да, но как? Стоять у двери, приложив ухо к замочной скважине, — покорно благодарю! Очень уж унизительная поза.

— Если дело в позе, то не волнуйся. Я тебе помогу, — пообещал Геннадий. — Будешь лежать в кровати и слышать каждое слово.

— Это как же?

— Повторяю, не твоя забота. В гостиной трансляционная точка есть?

— Нет.

— Уговори поставить. Сделаем домашним способом, без волокиты.

— Да не захочет она!..

— Как это не захочет! Скажи, Чайковского будет слушать, Римского-Корсакова, «Ночи безумные», если нравятся. Уговори. А мы с Гришей придем и в два счета все, что нужно, оборудуем.

Мы еще немного посидели у моря, Гриша, несмотря на прохладный вечер, выкупался, и все разошлись по домам.

Уговаривать тетю я начал наутро, за завтраком. Я сказал:

— Тетя, отчего бы вам не установить трансляционную точку?

Как я и ожидал, тетушка отнеслась к моему предложению сдержанно.

— Шума много, — поморщилась она. — Не люблю шума. Я потому так и держусь за этот домик, что он в глубине двора — улицу совсем не слышно.

— Что ж шум! Не обязательно подражать тем людям с веревками вместо нервов, у которых радиоточка целыми днями не выключается, — что бы ни передавали, хоть грохот грузовиков. Слушать надо то, что нравится. Одни больше интересуются международными обзорами, другие заслушиваются передачами для дошколят, а я люблю научные доклады и музыку.

— Да, конечно, если хорошая музыка и мастерское исполнение… — Тетушка пошла как будто на уступку.

— Вот именно если хорошая! — подхватил я. — Теперь стали часто передавать концерты из Московской консерватории. Чудо! Я недавно слушал четырнадцатую симфонию Скрябина. Вот это музыка! Постарался старик!

— Положим, у Скрябина только десять симфоний, — улыбнулась тетя. — Да и умер он в возрасте сорока двух лет.

— Вот видите, как мне не хватает музыкального образования, — пожаловался я. — Особенно я хотел бы послушать оперы. Их передают то из Московского Большого, то из Ленинградского имени Кирова. Недавно «Кармен» транслировали. Вот музыка! Постарался старик Гуно!

— Неужели и «Кармен» передают? — оживилась тетушка.

— А ка-ак же! Каждую субботу! — бессовестно соврал я. — Партию Кармен исполняет солистка Тахтарова. Вот певица! Не чета вашей Людмиле Павловне.

— Ну что ж Людмила Павловна, — пожала тетушка плечами, — голос у нее, конечно, пропетый. Но дело не в ее голосе, дело в самой опере, поэтому я слушаю даже Людмилу Павловну… Кстати, ты опять ошибся: не Гуно, а Бизе.

— Ну как тут без трансляции! — развел я руками. — В любой момент осрамлюсь.

— Да пожалуйста! — сказала тетушка. — Разве я против? Тем более, что «Кармен» я бы и сама послушала с удовольствием.

«Есть! — сказал я про себя. — Первая линия взята!»

У писателей

В субботу мы с Геннадием опять покатили в Новочеркасск.

Вечером я пригласил Дину в парк у здания горсовета, бывшего атаманского дворца. Хорошо в этом парке осенью: влажный воздух, под ногами шуршат опавшие желтые листья, в темном небе жалобно кричат невидимые гуси. Осень. «Унылая пора, очей очарованье». Впрочем, позвольте, Александр Сергеевич, с вами не согласиться; никакого уныния я не чувствую даже осенью, особенно когда рядом Дина. Взглянет она — и мне кажется, будто какой-то зверек гладит меня по сердцу бархатной лапкой.

И я тихо декламирую:

Уж догорает осени пожар,
И парк становится совсем сквозистый.
Теперь, по парку с криком пробежав,
Мальчишка каждый вдвое голосистей.

Дина останавливается и смотрит на меня недоверчиво:

— Это твое?

— Мое, — говорю небрежно. А у самого душа сжимается от страха: что-то она сейчас скажет?

Она идет дальше, смотрит на носки своих туфелек и раздумчиво, без связи со стихами, говорит:

— Вот тебе уже девятнадцать лет, а ты часто и говоришь и поступаешь, как четырнадцатилетний мальчишка. Отчего это?

— Не знаю, — огорченно вздыхаю я. — Наверно, от недоразвитости.

Вдруг она вскидывает голову и со странным выражением в глазах смотрит на меня:

— Вот ты тогда, в своей сумасшедшей речи, сказал, что раньше всех прилетишь на луну. Знаешь, мне это понравилось. Ты и в самом деле мог бы отправиться на луну?

Теперь голову опускаю я и со смущением выдавливаю:

— Нет, не мог бы… Страшно… Один — не мог бы…

— А с кем? — в упор спрашивает она.

— С тобой. С тобой я всю вселенную облетел бы.

Не сводя с меня глаз, она говорит:

— Вот!.. Вою вселенную!.. Помнишь, Чехов говорил, что человеку надо весь земной шар? Но земной шар — это только любимый дом, куда мы будем возвращаться в отпуск с Марса или Венеры. На Марс полетишь?

— С тобой хоть на солнце!