Часы. Пальцы чешутся. К чему бы? Вечеринка на хэллоуин

— О, эти уже все умерли. Когда-то у них здесь был огромный особняк четырнадцатого века — «Прайэри». Но он сгорел… чуть не сто лет назад, и те Уоррендеры, что еще оставались, уехали и, насколько я знаю, никогда больше не возвращались. Потом на их участке один богатый викторианец, некто Старк, построил новый дом. Довольно уродливый, говорят, но очень удобный. Комфортабельный, одним словом. Ванные там и все такое. Тоже можно понять.

— Странно, — сказала Тапенс, — что кто-то вдруг захотел отыскать могилу девочки. Даже написал вам… Какой-нибудь родственник?

— Отец ребенка, — ответил Викарий. — Мне кажется, это одна из трагедий военного времени. Молодая жена сбежала с другим, пока муж служил за границей. Осталась девочка, которую он никогда не видел. Сейчас бы она была совсем взрослой. Все это случилось лет двадцать назад, если не больше.

— Не поздновато ли ее искать?

— Очевидно, он только недавно узнал, что у него был ребенок. И совершенно случайно. Хотя странная, конечно, история, ничего не скажешь.

— А почему он решил, что девочка похоронена здесь?

— Вероятно, он каким-то образом узнал, что какое-то время его жена жила в Саттон Чанселлоре. Такое, знаете, часто бывает. Встречаете друга или знакомого, которого не видели много лет, и он вдруг сообщает вам что-то из прошлого, только ему одному и известное. Но девочки здесь нет, это точно. У нас тут никогда не было женщины с таким именем — во всяком случае, с тех пор, как я здесь поселился. И, насколько я знаю, в соседнем приходе тоже. Впрочем, его жена могла и сменить фамилию. Насколько я понял, сейчас он собирается нанять адвокатов и частных сыщиков. Может, они что и откопают, но все равно понадобится время…

— «Это было ваше бедное дитя?» — пробормотала Та-пенс.

— Простите?

— Да так, ничего, — сказала Тапенс. — Просто мне недавно это сказали: «Это было ваше бедное дитя?» Услышишь такое — хочешь не хочешь, испугаешься. Не думаю, правда, что старая леди, которая мне это сказала, понимала, о чем она говорит.

— Знаю, знаю. Со мной такое тоже частенько бывает: скажу что-нибудь и сам себе удивляюсь. Страшное дело.

— Вы ведь, наверное, знаете всех местных жителей? — спросила Тапенс.

— Не так уж их здесь и много. Знаю, конечно. А что? Вас кто-нибудь интересует?

— Да. Скажите, не жила ли здесь когда-нибудь миссис Ланкастер?

— Ланкастер?! Нет, такой фамилии я что-то не припоминаю.

— И еще меня заинтересовал один дом… я ехала сегодня… почти бесцельно… не задумываясь… просто по проселкам…

— Понимаю. Здесь очень милые места. Можно отыскать исключительно редкие образцы. Я имею в виду растения… В здешних зеленых изгородях. В них никто никогда не рвет цветы. Туристов здесь теперь почти не увидишь. Да, мне попадались весьма редкие экземпляры. Например, пыльный журавельник…

— И увидела один дом — у канала, — прервала его Тапенс, не желая отвлекаться на ботанику. — Около горбатого мостика. Примерно в двух милях отсюда. Интересно, как он называется?

— Дайте подумать. Канал… горбатый мостик. Ну… таких домов несколько. Есть ферма Меррикот.

— Это была не ферма.

— А, ну в таком случае… скорее всего, это был дом Амоса и Элис Перри.

— Совершенно верно, — сказала Тапенс. — Некие мистер и миссис Перри.

— Поразительная женщина, правда? И очень интересная — во всяком случае, я всегда считал ее таковой. Исключительно интересная. Совершенно средневековое лицо — вы не заметили? Она играет роль ведьмы в пьесе, которую мы ставим. Ну знаете, для школьников. Она вылитая ведьма, правда?

— Да, — признала Тапенс. — Только дружелюбная.

— Вот именно, в самую точку. Дружелюбная ведьма.

— А он?…

— Да-да, — подтвердил викарий. — Не совсем compos mentis[152], бедняга, но вроде бы без особого вреда…

— Они были очень любезны, — сказала Тапенс. — Пригласили на чай. А я забыла спросить название дома. Они ведь живут только в одной его половине, правда?

— Да-да. В той части, которая раньше была подсобной. Они, по-моему, называют его «Уотерсайд», хотя старое его название, я полагаю, было «Уотермед»[153].

— А кому принадлежит вторая половина?

— Ну, первоначально — лет тридцать назад, а то и все сорок — весь дом принадлежал семье Бредли. Затем его продали, перепродали и он долгое время стоял пустым. Когда я тут появился, его использовали исключительно как загородный дом. Туда наезжала какая-то актриса — мисс Маргрейв, кажется. Но поскольку в церковь она не ходила, я так с ней и не познакомился. Хотя издали видел. Очаровательное создание, просто очаровательное.

— А кому дом принадлежит сейчас? — настаивала Тапенс.

— Даже не знаю. Очень может быть, по-прежнему ей. Половина, в которой живут Перри, всего лишь сдается внаем.

— Я его узнала, как только увидела, — сказала Тапенс. — У меня, знаете, есть картина, на которой он изображен.

— Что вы говорите! Наверное, одна из картин Боскомба… или Боскобела — никак не могу запомнить. В общем, что-то в таком духе. Он родом из Корнуолла. Кажется, добился признания. Впрочем, думаю, он уже умер. Частенько, бывало, приезжал сюда. А какие милые у него получались пейзажи…