Часы. Пальцы чешутся. К чему бы? Вечеринка на хэллоуин

— Не знаю. Право, неужели нужно приходить именно сюда? Что у вас? Какая-нибудь картина? — Она скользнула взглядом по пакету у него под мышкой.

— Да. Речь идет об одной из картин вашего мужа.

— Хотите продать? У меня достаточно его картин, больше я их покупать не собираюсь. Снесите в музей или еще куда-нибудь… Они, говорят, снова в цене. Правда, вид у вас не такой, будто вам нужно срочно что-то продать.

— Я и не хочу ничего продавать.

Томми начал испытывать определенные затруднения. Ее глаза, хотя и разного цвета, были удивительно красивыми. Сейчас они смотрели поверх его плеча куда-то вдаль, словно увидели там что-то необыкновенно интересное.

— Пожалуйста, позвольте мне войти, — попросил Томми. — Мне очень трудно вот так все объяснить.

— Если вы художник, я не буду говорить с вами, — заявила миссис Боскоуэн. — Все художники страшно скучные.

— Я не художник.

— По виду, безусловно нет. — Она оглядела его с головы до пят. — Вы больше похожи на обычного служащего, — с неодобрением сказала она.

— Могу я войти, миссис Боскоуэн?

— Не уверена. Подождите.

Неожиданно дверь захлопнулась. Томми остался ждать. Минуты через четыре дверь отворилась снова.

— Что ж, — сказала миссис Боскоуэн, — можете войти.

Она впустила его и провела по узкой лестнице в большую просторную студию. В углу стояла какая-то скульптура, рядом с ней — глиняная голова, а также лежали всевозможные резцы. Кругом царил такой беспорядок, будто здесь только что орудовала шайка бузотеров.

— Сидеть тут не на чем, — сообщила миссис Боскоуэн и тут же сбросила различные предметы с деревянной табуретки и подтолкнула ее к Томми.

— Вот, пожалуйста. Ну, я вас слушаю.

— Очень мило, что вы позволили мне войти.

— Да уж, но у вас был такой растерянный вид. Вы чем-то встревожены?

— Да, встревожен.

— Я так и подумала. И что же вас тревожит?

— Моя жена, — сказал, удивляясь себе, Томми.

— Ну, в этом нет ничего необычного. Мужчины всегда тревожатся из-за жен. В чем дело? Она к кому-то ушла, или вы поскандалили?

— Да нет. Ничего подобного.

— Умирает? Рак?

— Нет-нет, — быстро ответил Томми. — Дело в том, что я просто не знаю, где она.

— И вы полагаете, что это могу знать я? Ну, если вы думаете, будто я смогу вам ее отыскать, назовите, хотя бы ее имя и расскажите что-нибудь о ней. Впрочем, я не уверена, — сказала миссис Боскоуэн, — что мне захочется вам помочь. Я это говорю, чтобы у вас не возникло каких-то иллюзий.

— Слава Богу, — сказал Томми. — С вами можно найти общий язык, а то мне показалось…

— А какое отношение к этому имеет картина у вас под мышкой? Ведь это, наверное, картина, не так ли?

Томми развернул бумагу.

— Да, картина. Работа вашего мужа, — сказал Томми. — Вы можете мне о ней рассказать?

— Что именно?

— Ну, во-первых, когда она была написана, а главное, что это за место?

Миссис Боскоуэн посмотрела на него, и впервые в ее глазах появилось выражение интереса.

— Ну, это нетрудно, — сказала она. — Об этой картине я могу рассказать вам все. Написана она была лет пятнадцать назад… нет, пожалуй, больше. Это одна из его ранних работ. Скорее всего, двадцать лет назад.

— Вы знаете, где это? Я имею в виду место.

— О да. Место я знаю достаточно хорошо. Приятный сюжет. Мне всегда нравилась эта картина. Горбатый мостик… дом… Это местечко называется Саттон-Чанселлор. Семь-восемь миль от Маркет Бейсинга. А сам дом примерно в двух милях от Саттон-Чанселлора. Красивый дом. И стоит совсем один.

Она подошла к картине, наклонилась и вгляделась в нее.

— Странно, — сказала она. — Да, весьма странно. Интересно.

Томми не обратил на ее слова особого внимания.

— А как называется этот дом? — спросил он.

— Право, не помню. Его переименовывали, и не раз. Не знаю уж, в чем там было дело. По-моему, было что-то трагическое… и новые жильцы всякий раз давали ему новое имя. Сначала «Канал-хаус»… или, нет, «Канал-сайд», затем «Бридж-хаус», «Медоухаус», «Риверсайд»…

— А вы не знаете, кто там живет сейчас?

— Нет, не знаю. Когда я увидела его в первый раз, там жили мужчина и с ним молодая девушка. Обычно они приезжали в конце недели. Думаю, они не были женаты. Девушка была танцовщицей. А может, актрисой — нет, по-моему, все же танцовщицей. Балерина. Довольно красивая, но ужасно глупая. Простоватая, пожалуй, даже малость с придурью. Уильям, помнится, был от нее без ума.

— Он писал ее?

— Нет. Он почти не писал людей. Он иногда говорил, что не прочь сделать чей-нибудь портрет, но так ничего и не сделал. Он всегда терял голову из-за девушек.

— Это он жил с той девушкой, когда писал этот дом?

— Да, он. Приезжали туда на выходные. Затем произошел разрыв. Они поругались, и он уехал, или, наоборот, она его бросила. Точно не могу сказать. Я ведь тогда была в Ковентри[181], работала над скульптурной группой. После этого в доме жила гувернантка с ребенком. Не знаю, что это был за ребенок и откуда вообще взялся, но затем с ним что-то случилось. То ли гувернантка куда-то его увезла, то ли… Да… кажется, это была девочка… Может быть, она умерла… Впрочем, зачем вам люди, которые жили там двадцать лет назад? Глупо как-то.