Часы с вариантами

Во фляге, что стояла у сарая, воды не было. Тим почесал пальцем подбородок, пропел: «Па-ра-ра-ам…» Жарко было, черт, неохота было до смерти идти к дому за кружкой воды. «Ведь хотел же провести питьевую воду по всему саду, ведь хотел, да лень-матушка впереди нас успела!» — обозлился Тим. Он покачал еще флягу и свистнул киберу-инструментальщику. «Бог с ним, расплещет половину — чего-нибудь да принесет». Подошедший неторопливо кибер выслушал, мигнул рассудительно электрическим глазом и потопал по тропинке, переставляя решетчатые никелированные лапы. Насекомые крутились возле цилиндрического корпуса в медных пуговках и вороненых щитках, солнце било сквозь листву во все дыры, какие только были в саду, и под лапами кибера чиркали и похрустывали мелкие камушки. Сад пропадал в пятнах и солнечных зайчиках, кибер вскоре пропал тоже, лишь изредка искрились его шарниры и сочленения сквозь опущенные ветви крыжовника.

Тим присел на ящик, еще раз, только вполголоса, пропел: «Па-ра-рам-па-пам…» Пить хочется.

Над сараем скандально заверещала птица. Тонко и нежно запел комар — и пропал. Сад давно отцвел — гуденья пчел не слышно теперь. Сейчас зудят, повиснув, мухи, да ноют узкие красноперые жуки и суетливые, мелкие осы. А пчелы пропали куда-то. «Вообще-то сейчас, — мыслит Тим лениво и безотносительно, — акации цветут по краю, мда-с…»

Так он и не нашел места, где жили пчелы, хотя и пытался найти. Просто ради любопытства, из голого, честно говоря, упрямства — искал и не нашел. А ведь сад до последнего кустика сам посадил, вдоль и поперек его знает, казалось бы… А вот выходит — не знает вовсе. Так, что ли?

Мелькнув, села на ствол яблони синица, побежала вверх по коре, а в ветвях закопошилась другая и вдруг пропиликала свою торопливую мелодию. Ствол яблони выгнут, ветви распущены — насмешливое дерево, эвон отмахивается листиками… Вторая синица побежала вслед за первой и тоже желто-голубая, в черной купальной шапочке. Мельтешит листва, солнце бьет вспышками… и жарко. Птиц уже не видно, повторилась только песенка, да и пропала в свистах и чириканье… А вот — слышь! — быстро-быстро тиканье ходиков и раз зажужжала и щелкнула пружинка — тоже ведь птица спела… Ишь ты, мудреная какая птаха!

Вот так, вот так… Па-ра-рам… Осталось Тиму только сухие листья сжечь да прорыхлить кое-где, вот и вся работа на сегодня. Сощурился он на листву, улыбнулся и почесал подбородок. Сегодня утром, только проснулся — как вдруг и решил: все! Хватит! Он, Тим, летит на Землю. Он просто-напросто лезет в свою ракету и летит обратно на Землю. И — все! И — полный порядок!

Тим сморщился и дернул шеей. Что-то шевельнулось у него за воротом. Хлопнул себя по загривку — фу, дьявол! — ветка, и на ней два выпуклых листика в пыли. Сад зашумел, придвинулся к нему.

«Смеется, — убежденно подумал Тим. — Издевается».

Но Тим не злился — он ведь уезжал, это было абсолютно ясно, и поэтому он не злился. Облегчение, во-первых, вот что было у него на душе, а во-вторых, некоторая расстроенность в мыслях и поступках, некоторая даже растерянность. Он еще ничего не сказал вслух. Ну, а с другой-то стороны, почему он, собственно, должен что-то говорить: захотел — и улетел! Сам себе хозяин. «Мое дело, — подумал он. — Сколько можно?»

Ветка, которую он поймал за шиворотом, качалась теперь сбоку и вопросительно посматривала на него, два листа дрожали и останавливались и начинали вновь покачиваться.

«Сугубо мое дело!» — еще раз повторил он про себя.

На тропинке показался наконец инструментальщик, искрились его лапы сквозь траву и кустарник, и моталась кружка в носовом манипуляторе, щедро расплескивая воду.

— Горе ты мое! — высказал ему Тим свои чувства, а кибер дал два зуммера и, дернувшись, вытянул манипулятор — пей на здоровье, дорогой! Тим поднял брови, вздохнул философски — ну что ты с ним сделаешь! — и поднял кружку. Много пить вредно, и рубашка взмокнет, — так что все к лучшему, будь здоров, механизм! И выплеснул себе в рот то, что болталось в эмалированной облупленной посудине.

Копилось у Тима в душе весь день, с самого утра копилось невнятное огорчение, так что приходилось ему иной раз глубоко выдохнуть, освобождаясь от него, — но помогало слабо, жалко было бросать всё, сад уж больно хорош вымахал!

А бросать надо — иначе он тут на веки вечные застрянет, говорить разучится! Нельзя же всю жизнь за одним садом глядеть, ну в самом деле? Сад тем более да-авно уже не нуждается в этом. И киберы шныряют всюду — что надо, сделают всегда.

Ну чего мне здесь сидеть?

— Нечего! — вслух сказал он. И повторил: — Абсолютно нечего!

Над неподвижным инструментальщиком суетились осы и мухи — мелочь всякая. «Прямо как медом намазан!» — думалось Тиму по жаре и лени. Ну вот чего вся эта шелупонь мизерная толчется над машинами? Хотя, конечно, могут быть какие-нибудь волны электромагнитные, всякие, скажем, излучения… малых, предположим, амплитуд… Впрочем — чепуха. Наверно, нагреваются на солнце машины, а те и летят на тепло… Да, наверное…