Отчужденность чужой столицыПрибалтийской страны укромной.Дни аннексии. Тленье пепла.Черепичные крыши Европы.В парках невозмутимых тюльпаны.На брусчатке голуби, дети.И язык тех мест незнакомый.Алма Яновна вяжет на спицахТолстой шерстью тяжелый свитер.Проживает одна в просторнойСветлой комнате старого дома,Где высокие окна от полаИ сверкает паркет навощенный.На столе деревянном салфетки,То ли шерсть, то ли хлопок жгутами,С бахромой нарядной по краю.Желтый цвет янтаря на каждой.Так и помню ее, седую,Аккуратная стрижка и руки,Окруженные спиц порханьем.Объясняла трудные петли,Говорила какие ниткиДеревенской крученой шерстиНадо мне купить на базаре,Где осенних цветов изобилье.На окне высоком от полаБыло много горшков с цветами.Дни на хмуром песчаном взморье,Между сосен дюнная дача.Элегантные магазины,Непустеющие прилавки,Под пятой имперской тяжелойНе терявшие лоск всегдашний.И душистый хлеб пеклеванный,Тот, что рижским в Москве считался.Все родное. И запах сладкийТорфяной, если печи топились.Эту землю я бы узнала,Даже если глаза закрыты,По шуршанью дождей на асфальте.Алма Яновна вяжет из толстойТеплой шерсти тяжелый свитер.Вновь сюда приехав однаждыПо прошествии лет немалых,Я решила зайти к ней в гости,Как в года былые с букетом.Позвонила. Дверь приоткрыли.И в ответ, посмотрев исподлобья,Известили коротко, жестко,Что зимой умерла. И сразуДверь захлопнулась. Я осталасьВ полумраке лестничной клетки.Повернулась. Нетвердым шагомПо ступенями чугунным спустилась,Из подъезда на улицу вышла,Всю залитую теплым светом.Алма Яновна… Сны из детства…Неприязнь я помнила этуИ сочувственно замолкала,В несогласном живя согласьиС затаенной ее причиной,Стыд бессильный топя в смущенье,В безмятежности дней любуясьНа дожди твои и костелы,Твоего языка не зная,Проходя по старинным паркам,Обживая чужую дачуУ песка на янтарном взморье.Все слова мои неуместны,Как в руках букетик мой жалкий,Так беспомощно опоздавший,Знак привязанности безмолвной,Что к тебе я несла в то лето.Но молчат петухи на шпиляхИностранного государства.