Часы зла

— Ну а если бы вы отказались?

— То получил бы поистине царское вознаграждение — один доллар. Душеприказчик говорил мне, что эту идею отец почерпнул у Граучо Маркса,[20] который в точности таким же образом распорядился своим состоянием.

— Так вы работали на семейный бизнес?

— Работал. И привел дела фирмы в такое состояние, что она была на волоске от полного разорения.

— И что же вас спасло?

— Не что, а кто.

— Ясно. В таком случае кто?

— Меня спасла одна креветка, как выразилась бы ваша неуловимая жена. Эмигрант по имени Эдвард Штюмпф. Именно Штюмпф спас компанию от гибели, а меня — от полного отчаяния. Он помог мне преодолеть горькие воспоминания о трудном детстве. Нет, я вовсе не хочу сказать, что этот самый Штюмпф совершил чудо — щелкнул пальцами и все волшебным образом преобразилось. Мы с ним часто встречались, особенно в самом начале, и обходились без слов утешения. Нет, напротив, мы сидели, и между нами царило напряженное молчание. И тем не менее Штюмпф меня выручил. Именно он помог мне избавиться от навязчивых и постыдных воспоминаний о том, что проделывала моя мамаша в примерочной. Без Штюмпфа я бы никогда не избавился от нежелания вспарывать зашитые карманы пальто и пиджаков. Помню, как-то в один прекрасный момент я взял бритву и ножницы и вспорол все зашитые карманы у блейзеров, твидовых пиджаков и смокингов, что висели у меня в шкафу!

— Смотрю, ваша креветка сделала для вас куда как больше, нежели моя для меня.

— Да, наверное, хотя одна общая черта у них все же была. Оба верили в терапевтическое воздействие книг. Однажды, когда я чувствовал себя особенно разбитым и просто исходил жалостью к самому себе — знаете, какую книгу он мне подсунул? Роман «Обломов». В ту пору издательство «Пингвин» выпускало много переводной классики. Дал книгу и сказал, что упорное нежелание заниматься семейным бизнесом было известно и раньше, но только носило более утонченную форму.

— Иными словами, он не слишком давил на вас?

— О нет, никогда. Скорее, использовал политику кнута и пряника. — Джессон рассмеялся. — Лишь иногда в знак поощрения трубил в рожок доколумбовой эпохи, давая тем самым понять, что я веду себя подобающим образом. — Он перелистал фотокопии и вытащил письмо ван Везеля. — Весь этот эпизод связан с наиболее важным моментом в моем лечении. Просто удивительно, что данный документ оказался в вашей библиотеке. Отец написал этому типу из Голландии, думая, что фамильный герб поможет скрыть его рабочее происхождение. Он не рассчитывал умереть до того, как от ван Везеля придет ответ.

— Это вы придумали для него герб?

— Конечно, нет! Я придумывал его для себя. А когда рассказал Штюмпфу об этом письме, тот спросил, какие именно графические символы выбрал я для отражения своего прошлого.

— Хороший вопрос. И опять же я усматриваю здесь некую аналогию с пресловутым шкафчиком.

— Да, пожалуй, хотя прежде я как-то об этом не задумывался. Короче, именно Штюмпф посоветовал мне принять предложение голландца и нарисовать эскиз фамильного герба. И на следующую нашу с ним встречу я захватил изображение фамильного герба Джордана. Джордан, Джессон. Эти фамилии похожи, и еще мне понравилось, что Джордан был родом из Лимерика, этого гнездилища острословов. Да и девиз тоже показался подходящим: «Percussus resurgo» — «Ударь, и я поднимусь вновь». Просто идеальный девиз для человека, намеренного изменить свою жизнь.

— Ну и что же сказал этот ваш Штюмпф?

— Сказал, что мне следует распрощаться с идеями вторичной переработки сырья, которые проповедовались и осуществлялись компанией отца. Моя задача, сказал он, создать оригинальный герб, который отражал бы не только то, что я есть, но и кем собираюсь стать. — Джессон задумчиво обвел зубчатые контуры гребешка щита пальцем. — Специалисты по геральдике называют это волнистым бордюром. Тем самым я хотел отразить сомнительное прошлое своего папаши. Что же касается изображения руки с недостающим пальцем, сжимающей подобие металлической булавы… Тем самым я, наверное, хотел воздать должное деятельности отца в области переработки металла и разрушения старых изделий из него.

— А почему недостает одного пальца?

— Еще в молодости отец повредил руку специальными ножницами для резки металла, их называли «аллигаторами». Возможно, вы обратили внимание на странное дверное кольцо и обилие книг по ампутации. Вот и пришлось как-то это отразить.

— А мать? Где и чем представлена она?

— С мамой оказалось сложнее. Сначала я хотел представить ее в виде гарпии, женщины-стервятника, но, узнав о гордой, независимой натуре этого существа, отказался от такой идеи. Мать, как вы уже знаете, была более общительной. В конце концов я решил изобразить ее сущность в виде орнаментального щита с пятнами, что символизирует брак-мезальянс.

— И как реагировал на это ваш лекарь?

— Иначе, чем я предполагал. Кинул на рисунок всего один взгляд и спросил: «Ну а где же ваше место среди всех этих малопочетных символов?»

— Вопрос с подковыркой.