Чаткальский тигр

Таманно аккуратно сложила оба отреза, положила их на тумбочку и тоже взяла тетрадь с записями лекций. Некоторое время в комнате царила тишина. Таманно ерзала, вздыхала — ей никак не удавалось сосредоточиться. Уже в который раз перечитывает одну и ту же страницу! Взгляд скользит по строчкам, а в памяти не остается ни словечка. Старается вдуматься, но опять и опять видит себя в новом хонатласном платье свободного покроя. Улыбается, представив, как будут восторгаться ее новым нарядом подруги, а модницы их курса — поглядывать с завистью…

Вскоре она заметила, что и Гулгун давно не переворачивает страницу. Гулгун почувствовала на себе ее взгляд и обернулась. Они громко и весело рассмеялись…

…В среду Мархаматхон-ая с дочерьми поехала к родственникам. Они построили солидный дом в новом массиве, а Мархаматхон-ая все еще не была у них: не усладила их душу своими восторгами, не поздравила с новосельем. Она заранее приготовила подарки, да все было недосуг отлучиться из дому. Наконец Хайрушка согласился отвезти их на своей машине. Отправляя его обратно, Мархаматхон-ая наказала передать Гулгун, что ужин для нее оставлен в касе, а каса стоит в казане, накрытом крышкой. Гулгун после занятий пойдет в библиотеку и, видимо, припозднится. Мархаматхон-ая позаботилась, чтобы ужин ее не остыл.

Хайрушка кивал после каждого ее слова, обещая передать все в точности. Сказал, что приедет за ними, как только ему позвонят…

Дома Хайрушка некоторое время слонялся, не зная, чем заняться. В душе росло какое-то смутное беспокойство. Потом зашел в свою комнату, вытянулся на диване, закрыл глаза, стараясь расслабиться и успокоиться. Он, кажется, начал задремывать, когда в прихожей раздались легкие шаги. Ее шаги. Часы в столовой пробили семь…

Гулгун шуршала в прихожей плащом. Хайрушка приоткрыл дверь. Она была в хонатласном платье. Сегодня первый раз надела в институт свой лучший наряд и привела однокурсниц в неописуемый восторг. Откинув рукой локон со лба, она обернулась на скрип двери. Хайрушка сказал, где стоит каса с ужином.

— Спасибо. А где ая? — спросила Гулгун.

— В гостях.

— И Таманно?

— Все.

Гулгун зашла в ванную, умылась. Перекусила на кухне и, прихватив чайник с крепким чаем и пиалушку, ушла в свою комнату. До завтра надо успеть проштудировать «Гистологию». Прилегла с книгой на койку и подложила под локоть подушку. Налила чаю. Он все еще был горячий, над пиалушкой поднимался парок. Отыскала нужную главу и стала читать, временами отхлебывая крепкий чай. И все же сон сморил ее: слишком устала сегодня. Книга упала на пол. Так, в обнимку с подушкой, она и уснула.

В комнату тихо вошел Хайрушка. Он проходил по коридору и увидел просачивающийся из-под двери свет. Решил спросить, почему она так поздно не спит. Но Гулгун сладко спала. Ворот ее просторного халата расстегнулся. В комнате царил полумрак. И свет настольной лампы как бы приглашал полюбоваться девушкой. Не в силах противиться этому зову, Хайрушка неслышно прошел по ковру. Его сердце сильно колотилось. На нежной девичьей шее еле приметно билась жилка. Взгляд задержался на мраморно-белой груди, ярко освещенной лампой, скользнул вниз, к высоко оголившимся ногам. Опять промелькнула мысль: «Да, она прекраснее той купальщицы… Блажен, кто увидит эту красоту!..» От волнения закружилась голова и пол качнулся под ногами, как палуба. Еще несколько минут он владел собой, склоняясь над кроватью все ниже и тщетно пытаясь сглотнуть сухой ком, подступивший к горлу. Потом силы покинули его. Потихоньку, стараясь не разбудить, он прилег рядом. Но пружина прогнулась и скрипнула. Гулгун открыла глаза. Увидев на подушке рядом с собой лицо Хайрушки, испуганно вскрикнула, вскочила и резко оттолкнула его. Хайрушка скатился на пол и с глухим стуком ударился головой о тумбу. Но тут же встал. Гулгун сидела, все еще не понимая, сон ли это или явь, и дрожащими руками застегивала халат. Он протянул к ней руки, искривив рот в жалкой гримасе, похожей на улыбку, а глаза были мутны, как у хмельного. И тогда Гулгун размахнулась и изо всей силы ударила его по лицу.

Этим, кажется, привела его в чувство. С минуту он еще стоял, как лунатик, тараща на нее глаза. Трогал нос и подносил ладонь к глазам, размазывая по верхней губе кровь. Гулгун, напружинясь, как тигрица перед прыжком, не сводила с него злых, яростных глаз. И он понял: малейшее движение к ней — и она исцарапает ему лицо.

— Дикарка… — еле слышно пробормотал он и пошатываясь вышел из комнаты.

Гулгун упала ничком на кровать. Закусила губу, чтоб не издать ни звука. Тело ее сотрясали рыдания…

XXVII ФОРТУНА НЕРАЗБОРЧИВА