Чаткальский тигр

Почувствовав слабость и головокружение, Файзулла Ахмедович оперся руками о подоконник. Мысленно обратился к Хайрулле: «Эх, глупец, глупец! Ну, чего тебе не хватало? Ведь ты сын не какого-то мошенника! Ведь ты сын Музаффарова, который, подобно Эргашали, проливая пот, добывал хлеб насущный и жил честно! Почему же ты, бессовестный, навлек на нас такой позор? За какие такие грехи мне послано это наказание? Ведь я ни разу в жизни не напился допьяна, ни с кем не подрался, никого не оскорбил!..» И подумал, что не случайно Бехбуди назвал свою драму «Отцеубийца». Чтобы убить близких людей, не обязательно заносить над ними кинжал…

Теперь каждый из тех мошенников и рвачей, которым Файзулла Ахмедович в прежние времена говорил: «Вы алчные байвачча, живущие за счет других, как трутни!..» — мог с презрением бросить ему в лицо: «Ага, попался! Ты считал меня бесчестным, но мой сын не угодил в тюрьму! Наша власть знает, кого сажать!..»

Но… не мерещится ли ему? От калитки в сопровождении Мархаматхон идет Ишларбек Сапчабашев и несет узел, оттягивающий ему руку.

Оказалось, гость принес килограммов десять парного мяса. Сестра Мархаматхон тут же разостлала в мехмонхане дастархан, выставила угощение, принесла еще пару курпачей, чтобы было мягче сидеть. Сапчабашев сразу же попросил налить ему водки. Сигаретный дым наполнил комнату, в которой не принято было курить. Сапчабашев нес всякий вздор, банальности. «После смерти, большой ли ты человек или маленький, шах или нищий, все будем в одном месте», — глубокомысленно заявил он, как бы желая подчеркнуть, что он, Сапчабашев, скромный труженик торговли, и Музаффаров, занимавший прежде высокие посты, теперь равны и могут быть друг с другом откровенны.

Заметив, что муж побагровел и сидит насупясь, еле сдерживая гнев, Мархаматхон незаметно сделала ему знак, чтобы он не придавал значения пустячным словам этого человека. Ведь главное — он пришел с добрыми намерениями. И кроме того, он — гость, ни в коем случае нельзя его обидеть.

Сапчабашев же после длинного «философского» вступления заговорил наконец о том, ради чего, собственно, и явился:

— Я как только узнал, что моего единственного дорогого братишку посадили, у меня чуть сердце не разорвалось! Еда сделалась горькой — не могу ни есть, ни пить. Не-ет, этого нельзя так оставлять. Если вы будете сидеть сложа руки, то я сам буду действовать!

После каждой его фразы Мархаматхон в знак согласия кивала головой. Наливала ему чай, заботливо придвигала угощения. Рюмку же себе Сапчабашев наполнял сам, и с каждой опрокинутой стопкой у него развязывался язык все больше.

— Вон сколько орденов вам надавали. А мой братишка пускай сидит в тюрьме, да? С одной стороны — давать ордена, а с другой — сажать?..

Файзулла Ахмедович, всегда чрезвычайно деликатный с гостями, не выдержал:

— Эй, думайте, что говорите!

— А что, разве я не прав? — всхлипнул Сапчабашев и, вынув из кармана платок, шумно высморкался, потом промокнул глаза. — Да я все свои сбережения отдам и вызволю братишку! Разве можно в такой момент жалеть деньги!

— К сожалению, нашего сына наказали поделом. И деньги тут ни к чему. Одно преступление не должно повлечь за собой другое…

— Э-э, домулло, хватит! Вы всю жизнь были правдолюбцем, — что это вам дало? Сына вашего посадили. В этом мире у кого больше денег, тот и прав. А за вашу честность я и копейки не дам!

Файзулла Ахмедович вдруг вскочил с места и, налившись кровью, закричал:

— Пошел отсюда! Во-он! Или разобью о твою башку этот чайник!

Сапчабашев, ошарашенно вытаращив глаза, отпрянул назад, по-обезьяньи вспрыгнул и юркнул за дверь, уронив по эту сторону порога засаленную тюбетейку.

Мархаматхон подобрала его головной убор и вышла следом.

— Ишь, каков подлец! Честность попирает бесчестьем! Хочет мир поставить с ног на голову! — доносился из комнаты гневный голос Файзуллы Ахмедовича.

Мархаматхон сунула под мышку Сапчабашеву принесенный им сверток и сказала, чтобы он поскорее убирался, пока Файзулла Ахмедович не вышел, прихватив свою тяжелую инкрустированную трость. Вмиг отрезвевший Ишларбек прижал к себе узелок и, на ходу напяливая тюбетейку, бросился бежать по дорожке.

Мархаматхон постояла в прихожей, прислушиваясь к бормотанью мужа, который все еще честил незадачливого прощелыгу, и быстро зашла в боковую комнату, позвонила Амиру Равнаку — попросила его поскорее приехать и успокоить своего приятеля, который разбушевался что тебе самум. Чего доброго, еще с сердцем плохо станет…