Чаткальский тигр

Однажды они пришли к ее дому далеко за полночь. Автобусы и троллейбусы уже не ходили. Они медленно поднялись на третий этаж. Наима легонько приникла к нему, прощаясь, а он крепко обнял ее и стал жарко целовать. Она отстранилась, взглянула с улыбкой. «Как же ты будешь добираться, милый? — спросила с тревогой в голосе. — Так и быть, оставайся сегодня…» И, отперев ключом, открыла перед ним дверь…

Наима была очаровательна. Начитанна, остроумна. Она не давала Караджану скучать. Он так привык к этой женщине, что теперь сам искал свиданий. Иногда она избегала встреч, ссылаясь на занятость, и тогда он не находил себе места, не понимая, что с ним происходит. В голову приходили самые несуразные мысли, невероятные предположения. Мыслимо ли — он ее ревновал!..

И как-то Наима пришла к нему в общежитие. Критическим взглядом окинула комнату и со свойственной ей прямолинейностью сказала: «А знаешь, парень, переходи ко мне жить. Ведь у меня две комнаты, простор…»

Караджан согласился. Нашло какое-то затмение: даже не оповестив мать, не получив ее благословения, он сошелся с Наимой. Правда, жизнь его сразу переменилась к лучшему. У него теперь все было — и еда, и коньяк, и даже модная одежда.

В институте вскоре все узнали, что он женился. Одни ему желали счастья и пожимали руку, другие с усмешкой говорили: «Нашел же ярмо на шею!..» И то, и другое Караджан принимал с равнодушием. Главное, ему самому хорошо. У него красивая жена, квартира, что еще надо?

Караджан жил припеваючи и собирался в скором времени повезти Наиму в Янгикурган, познакомить с матерью, получить ее благословение.

Когда Караджан где-нибудь появлялся с Наимой, его друзья не сводили с нее восхищенных глаз. Она была изящна, красива, одевалась со вкусом. Любила перламутровый маникюр и малиновую губную помаду. А ресницы красила так, что они становились вдвое длиннее и загибались кверху…

Но очень скоро обнаружилось, что у них полное расхождение во взглядах на жизнь.

Наима часто возвращалась с концертов поздно. Когда он выказывал недовольство, она начинала сердиться и уверяла, что человек должен быть свободным во всем. На то он, дескать, и человек.

У такой эффектной женщины, конечно, не могло не быть поклонников, она не скрывала этого от Караджана. Признавалась, что ей ужасно не по себе в компании женщин — они только о барахле, детях да приготовлении пищи и говорят. Скукота! Она предпочитает общество мужчин! Любила под настроение рассказать, какие шикарные вечера она проводила в ресторанах, где ее нарасхват приглашали танцевать, и о том, какие видные люди за нею ухаживали.

Заметив, что Караджан мрачнеет, она звонко смеялась, проводила ладонью по его щеке и ласково говорила: «Глупый, это же все в прошлом. Сейчас я люблю только тебя…»

Однажды Наима приехала под утро. Караджан всю ночь ходил из угла в угол, не находя себе места, и курил папиросу за папиросой.

Услышав скрип тормозов автомобиля, Караджан подошел к окну. Хлопнула дверца черной «Волги», машина отъехала, мигая красными огоньками стоп-сигналов.

Вскоре на лестничной площадке послышались неторопливые шаги Наимы. Она долго возилась, пока отперла дверь. Караджан стоял посреди комнаты и ждал. Она швырнула сумочку в кресло. Подошла, чуть пошатываясь, и со словами: «Ты ждешь, милый?..» — попыталась его обнять. Взгляд у Наимы был тусклый, от нее несло коньяком. Сняв руки Наимы со своих плеч, он тихонько ее отстранил.

— Вот как? — вдруг со злостью проговорила она. — Ты меня толкаешь?

Ее прекрасные голубые глаза, которые почти всегда смеялись, стали острые, как буравчики.

— Где ты была? — глухо проговорил Караджан, с трудом проглотив комок, застрявший в горле.

— Я свободная женщина и делаю что хочу! Я не обязана никому давать отчет!

Караджан схватил ее за плечи и встряхнул, глядя в глаза:

— Наима! Опомнись, что ты говоришь? Как ты смеешь так поздно возвращаться, не сказав, где будешь!

— Ах, во-от чего ты захотел, — проговорила Наима, поправляя упавшую на лицо прядь, и расхохоталась. — Глупенький мой, папуасик! Оставь свои предрассудки. Пережитки вашего племени скоро канут в Лету. В мире восторжествует одна культура — европейская!

— Ты это называешь культурой? Посмотри на себя в зеркало!

— Не нравлюсь? — сощурилась Наима и кратко бросила: — Можешь уйти.

— Наима!..

— Когда ты мне разонравишься, я все равно заведу другого! Так-то!..

Караджан отступил на шаг, не веря своим ушам и глядя так, будто сомневался, что перед ним Наима. Потом быстро подошел к шифоньеру, вынул свой старый чемодан и решительно направился к двери.

— Караджан! — крикнула Наима, всхлипнув. — Но ты мне никогда не разонравишься!.. Мне никогда никто не будет мил, кроме тебя…

Караджан бросил на пол прихожей ключ и захлопнул за собой дверь.