Чаткальский тигр

«Вот, значит, о каком сюрпризе толковал Иван», — подумал Караджан, осматривая политую площадь и определяя на глаз степень увлажнения.

Потом они с прорабом направились на другой участок.

— Что показывают экстензометры? — спросил Караджан.

— Плотность и эластичность массы плотины — норма.

— Пьезометры?

— Влажность тоже норма.

— Почему в книге не отмечено?

— Не успел, товарищ Мингбаев, — смутился Никаноренко. — Только собирался пойти записать, и вы пришли. Сейчас побегу.

— Подождите уж. Сейчас проверю сам. Потом запишете.

— А может, не стоит вам после болезни-то в преисподнюю спускаться? — предостерег прораб.

— Ничего. Три дня ничем другим не занимался, кроме как силы копил, — засмеялся Караджан.

Никаноренко помог открыть люк, и Караджан начал осторожно спускаться по железным скобам, вделанным в бетонную стенку колодца. Стало душно. В люк, казавшийся отсюда величиной с гривенник, проникало очень мало света. Наконец ноги коснулись пола. Караджан на ощупь отыскал на стене выключатель и включил свет. Автоматически заработала вентиляция. Со всех сторон глядели огромные белые глаза приборов…

Карабкаться наверх было еще труднее. Никаноренко поджидал у отверстия люка. Схватив Караджана под мышки, помог ему выбраться. Караджан посидел на краю люка, переводя дух. Лоб покрылся испариной.

— Теперь можете сделать запись, — сказал он, вытирая лицо платком, и тут же остановил: — Минутку! Давайте посмотрим с вами проект, и вы расскажете мне, что сделали за эти три дня.

Он вынул из внутреннего кармана сложенный в несколько раз лист ватмана, расправил его на железной крышке люка. Дул ветер и то и дело норовил вырвать бумагу из рук.

Никаноренко опустился напротив на корточки и прижал углы проекта булыжниками. Вгляделся. Водя по чертежу тупым концом карандаша, стал неспешно рассказывать, где и сколько массы уложено, какие проведены коммуникации.

Караджан поблагодарил прораба и отпустил его. Еще несколько минут он изучал чертежи. Мимо с гулом проезжали огромные самосвалы, сотрясая землю своей тяжестью, но он их не замечал. Потом поднялся на ноги и окинул прищуренным взглядом вершину Аскартага, повернулся к Конгир-Бука, прикинул, сколько еще осталось расти плотине. Вот возведут ее, и образуется море — то, чего тут не хватало, о чем веками мечтал человек. Выходит, человек исправляет ошибки самого создателя. Не об этом ли море говорил Алишер Навои, поверяя людям свои мечты в дастане «Садди Искандарий»?! Пять веков с тех пор минуло. Мечты Навои сделались явью. Вот она, великая плотина, на земле узбеков! Пиала исполинского Чарвака наполнится хрустально чистой водой, несущей расцвет всему краю, и сам аллах изумится творению рук человеческих. И сущей безделицей покажутся ему тогда египетские пирамиды, которые строились рабами на протяжении полутора веков, и лишь для того, чтобы в глубине их упрятать мумии фараонов. А эту плотину возводят современные Фархады, чтобы вокруг было света в изобилии, воды — в изобилии, счастья — в изобилии. Многие, многие века будет стоять она и напоминать о нас потомкам.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

XI ЗА ГОРАМИ — РАЙ

Инженер-гидростроитель Файзулла Ахмедович Музаффаров несколько лет назад вышел на пенсию и, следуя примеру некоторых отставных генералов, начал писать воспоминания. А вспоминать ему есть о чем. За свои шестьдесят шесть лет он повидал немало.

На торжестве по случаю дня его рождения поэт Амир Равнак, произнося тост, воскликнул:

— Хочу погулять в тот день, когда эти цифры встанут с головы на ноги! — и, прежде чем обнять друга, размашисто вывел в воздухе «99».

Мархаматхон весело поддержала:

— Пусть господь, если он есть, сделает это число трехзначным!

Шутка Амира Равнака и готовность, с которой подхватила ее жена, подействовали на Музаффарова как бальзам, и он сказал:

— Хоть и не всерьез сказано, все равно приятно! Говорите, говорите побольше таких слов, пусть их ангелы услышат и скажут аминь! — И вновь наполнил бокалы: кому же не приятно, если ему пожелают долгой жизни!

Файзулла Ахмедович — большой жизнелюб, а в последнее время к нему прицепилась эта проклятая хворь со сладким названием «сахарный диабет». Со стороны и не подумаешь, что он чем-то болен: высок, плечист, крепко сложен. Вот только зрение… Впрочем, зрение теперь не зависит от возраста. Ему рановато, с юности, пришлось носить очки. Зато, как и прежде, полон молодого задора. В спорах нет ему равных. Когда доводится кому-то доказывать свою правоту, то и дело поглядывает на оппонента поверх очков, словно дивясь, что упрямый спорщик все еще не повержен.