Чаткальский тигр

Мархаматхон с чайником в руке направилась на кухню, мимоходом включила телевизор. Раздались ритмичные звуки дойры, и на экране появилась красивая танцовщица, легко порхающая по сцене. Она исполняла арабский танец. Полупрозрачная одежда открывала взору ее стройную, изящную фигуру. Глядя на балерину, пожилая полная женщина невольно сравнила себя с ней. На душе стало горько. И, заметив, с каким интересом муж смотрит на экран, она переключила телевизор на другую программу.

— Зачем? Пусть будет эта! — недовольно крикнул Файзулла Ахмедович и, наверное, вскочил бы, если бы она тотчас не включила прежнюю программу.

Мархаматхон отступила на шаг и с иронической улыбкой поглядывала то на мужа, то на танцующую красавицу. Муж уловил ее взгляд, нахмурил брови:

— Что ты медлишь, мать? Ты, кажется, забыла, зачем шла на кухню. Глядя на тебя, можно подумать, что в твоих сутках не двадцать четыре часа, а целый год. Этак тебе придется жить пять-шесть сотен лет, чтобы завершить все свои дела.

— Я буду вертеться по дому, а вы любоваться этой красавицей? — вспыхнула Мархаматхон. — Я переключу.

— Нет! Неплохо танцует… Что ты к ней придираешься? Ее жизнь — в танцах, а наша — в другом. Ведь мы же с тобой не можем плясать, как она. И слава богу. Один человек всегда в чем-то превосходит другого. А как иначе: тот строит дома, а этот — пишет картины. И пусть каждый будет таким же мастером, как она. Люди бессознательно соревнуются между собой и тем самым двигают прогресс. Вот это, — он кивнул на экран, — настоящее искусство. Поэтому оно и радует, и вдохновляет.

— Убедили, — улыбнулась Мархаматхон. — Я пошла заваривать чай. Только не забывайте о своем обещании, я теперь непременно хочу увидеть ваш рай…

В субботу вечером Музаффаров позвонил Амиру Равнаку и, как обещал когда-то, пригласил его на загородную прогулку, в горы. Приятель посетовал, что приглашение столь неожиданно, однако пообещал подъехать к калитке ровно к шести.

Амир Равнак на шесть лет младше Музаффарова. Но когда человеку переваливает за пятьдесят, эта разница становится незаметной. Они дружат давно. Все считают, что их связывают какие-то родственные узы, и они в этом никого не разубеждают.

Музаффаров мог часами сидеть в кресле, полузакрыв глаза, и слушать новые стихи приятеля. Амир Равнак устраивался напротив и читал на память, негромким глуховатым голосом, время от времени выразительно жестикулируя.

Оставшись наедине с женой, Файзулла Ахмедович говорил:

— Да, он настоящий поэт! Когда я общаюсь с ним, я отдыхаю, и в сердце не остается тоски. А когда слушаю его стихи, начинаю острее ощущать жизнь, понимать и шепот листвы, и слышать музыку в шуме ветра…

— Иногда в компании он весь вечер сидит хмурый, из него и слова не вытянешь. Все думаешь, не обиделся ли из-за чего-нибудь. А в другой раз красноречив, как оратор, не остановишь. Наверно, все поэты со странностями…

— Со странностями?.. Да знаешь ли ты, кто такой Амир Равнак?

— Знаю, лаврият.

— Браво! Хорошо, хоть знаешь, что он лауреат. А много его книг читала?

— Зачем мне их читать, когда он сам нам их читает?

— Эх ты, его произведения в Москве печатались, чтобы люди всей страны могли их прочесть. А то, что выходит в Москве, потом переводится на многие языки мира…

Едва рассвело, за калиткой раздался продолжительный сигнал автомобиля. Часы показывали ровно шесть. Амир Равнак, как всегда, оказался пунктуален.

Мархаматхон подхватила под мышку узел с подарками и заспешила из дому. Другу мужа она купила костюм, а его жене атласное платье и всяких сладостей.

Таманно развела в стороны тяжелые створки скрипучих ворот, и Хайрулло выкатил из гаража свой «Москвич».

Музаффаров сел в просторную «Волгу» Амира Равнака, с комфортом разместился рядом с хозяином на заднем сиденье. За рулем сидел незнакомый Музаффарову парень. Поздоровавшись, он назвал свое имя, но Музаффаров не расслышал. Он давно стал замечать, что становится туговатым на ухо. Сам всегда разговаривал громко и раздражался, если кто-то говорил тихо. Он обернулся назад и смотрел, как Мархаматхон и младшая дочь садятся в заднюю машину. Хайрулло глядел в зеркальце заднего вида и приглаживал черные полоски усов. Он дружески подмигнул отцу: дескать, все в порядке. И они тронулись.