Чаткальский тигр

Музаффаров в расстегнутой почти до пояса рубахе, полотняных белых брюках и соломенной шляпе возвращался после утреннего моциона. Он подошел к своим воротам как раз в тот момент, когда подъехали Милтикбай-ака и Караджан. Старые друзья обнялись. Потом Файзулла Ахмедович вытер платком потное лицо и посетовал на жару, заметив при этом, что такой зной в середине осени обычно повторяется через каждые тридцать два года.

— А нам, сельчанам, жара по душе. Она нам на руку, — смеясь и приглаживая усы, сказал Милтикбай-ака. — И фрукты дружно зреют, и хлопок. До первых дождей все добро в садах и полях убрать успеем.

— Человек таков, летом на жару жалуется, зимой на холод, — сказал Файзулла Ахмедович, увлекая приятеля в жидкую тень дерева, почти сбросившего листву.

— Жарой быть недовольным нельзя, от нее только польза, — стоял на своем Милтикбай-ака. — На днях у меня поясница разболелась, я полежал с полчаса, зарывшись в песок, — как рукой сняло. А доктора бы лечили месяц. А вы, Файзулла Ахмедович, в полном здравии?

— Э-э, не спрашивайте, все недуги мира во мне породнились. Иной раз так суставы ломит…

— От вашей хвори первое средство — раскаленный песок. Некоторые то медвежьим, то барсучьим жиром растираются, другие в печь для обжига кирпичей залезают погреться, а всему этому, я вам скажу, грош цена по сравнению с раскаленным песком!

— Э-э, где найти сейчас такой песок? Куда ни повернись, везде асфальт. В асфальте и свивают гнездо всякие ревматизмы да радикулиты. Мягкую землю, наверное, только в раю теперь увидим… Говорю нашему председателю райисполкома: «Братец бесценный, оставьте как память хоть одну махаллю или один двор, на худой конец!» Смеется. Я в его глазах выгляжу дремучим консерватором. А придет день — пожалеет. Но, увы, поздно будет.

Караджан специально задержался немного в машине, чтобы не помешать старым закадычным друзьям насладиться первыми минутами встречи. Потом подошел.

— Это Караджан, мой сын… — представил его Милтикбай-ака, положив на плечо ему руку, и тут же дополнил: — Зять… — Заметив, что Файзулла Ахмедович пристально разглядывает лицо Караджана, счел необходимым добавить: — Бывший фронтовик. В Белоруссии воевал. На танке…

— Смотрю на вас, и мне кажется, что мы уже виделись. Не правда ли? — сказал Файзулла Ахмедович, энергично пожимая руку Караджана. — Так молоды — и успели повоевать?

— Успел, — улыбнулся Караджан. — В конце сорок второго ушел на фронт добровольцем. Как раз десятый класс окончил. В Пензе зачислили в школу танкистов…

Файзулла Ахмедович понимающе покивал и еще раз скользнул взглядом по его шраму, внушающему тому, кто на своей шкуре испытал, что такое война, глубокое уважение.

Из калитки вышел уже знакомый Караджану долговязый и слегка сутулый парень с тонкими усиками. Медленно приблизился. Он старался держаться прямо, надменно выпятив подбородок. Слегка приподнятые уголки рта придавали его лицу насмешливое выражение.

— Мой сын Хайруллахан, — сказал Файзулла Ахмедович. И тот, поколебавшись, словно прикидывая, стоит обмениваться рукопожатием с этими людьми или не стоит, все же подал руку. Кисть у него была мягкая, вялая.

— Идемте в дом! Что мы застряли у порога! — спохватился Файзулла Ахмедович. — Мой друг заговорил об ишиасе, и мы увлеклись беседой на злобу дня! — Смеясь, он распахнул перед гостями калитку.

Услышав голоса, Гулгун выглянула в окно. Увидела отца и опрометью кинулась во двор, на ходу вдев босые ноги в тапочки. Повисла у отца на шее, словно маленькая. Отец поцеловал ее в лоб, похлопывая одной рукой по спине, передал привет от матери и Аскарджана.

Наконец Гулгун обратила внимание на Караджана. Подала руку и сказала с улыбкой:

— Хорошо, что вы приехали. — И стала расспрашивать о здоровье его матери, о делах.

И Караджан сразу же отметил, что Гулгун держится свободно и непринужденно. Файзулла Ахмедович, сторонник старых традиций, уже давно привык к своенравию современных девушек и теперь не удивлялся этому. Правда, в первое время, внимательно наблюдая за Гулгун, иногда говаривал Мархаматхон, что эта «горная голубка» довольно вольна в своих поступках, потом привык, ибо девушки в наше время везде, видимо, одинаковы — и в городе, и в кишлаках.

— Мать тебе там передала кое-что, надо взять, — сказал Милтикбай-ака, кивнув за ворота, где осталась машина.

— Я так по вас соскучилась! — говорила Гулгун, пропустив мимо ушей сообщение о подарках.

— Идемте, идемте, сядем и спокойно потолкуем, — торопил Файзулла Ахмедович.

Однако Караджан вернулся и, вынув из машины ящик с виноградом, внес во двор. Файзулла Ахмедович взглянул на сына и сделал знак, чтобы он помог.

Когда гостинцы были сложены в погреб, Караджан с Хайрулло тоже пошли в беседку, где Файзулла Ахмедович и Милтикбай-ака уже сидели, взобравшись с ногами, на широком сури, застланном поверх ковра еще и мягкими курпачами в два слоя, и вели задушевную беседу. Хотя листья на виноградных лозах, обвивавших беседку, уже пожелтели и пожухли, здесь была тень. Шелестя листвой, пролетал ветерок.