Милина, прислонившись к кирпичной стене особняка на Баравиже, жевала лениво шашлык, запивая пивом, смотрела на еще синее небо и теплое солнце, оглядывала лица своих командиров. Приуныли мужички — канонада с востока накатывала эхом уже недалеко, вести были только горькие. Красные отступили в середине дня за Мажибару, а в Жижисилахе уже был готов полк дворян-добровольцев, который завтра ударит как раз здесь, по позициям Вольной Бригады. Злые, наглые и тоже с гаубицами. Это кирдык.
Милина узнавала в глазах своих лихих бойцов тот самый взгляд. У ее черного коня на Красной Скорпиона были такие глаза, когда приходилось с поля после бешеной скачки заводить его назад в вольер. Погуляли, и хватит, извиняясь и жалея рысака, она тогда чувствовала вину и горечь, запирая засовом это поверившее ей вольное существо, жившее только ветром и свободой. Оставляя наедине с сеном, одиночеством и неволей. А он-то думал, что они друзья и умчатся вместе навсегда прочь от стен и растяжек.
Парни, которых она вывела из-за решетки, освободила из каторжного рабства, боготворившие ее, еще три дня назад были уверены, что впереди что угодно, но только не снова тюрьма. И вот теперь выходило, что единственный другой вариант — Смерть. Вот и пришел конец гулянке. Уныние висело серой тучей, какие лягут на Файдазавад через несколько дней вместе с декабрем. Мужички, конечно, старались не подавать виду — все шутили да предлагали идеи про храбрые вылазки и смелые засады. Но Милина всегда хорошо чуяла, когда мужик только понтуется, а в штанах у него холодок. Но ведь бодрятся же, с уважением думала комбриг про своих отморозков. И, наверное биться будут завтра до конца. Многие предпочтут Смерть плену и каторге, решат уйти свободными. Странное, вообще, существо самец. Часто не способен принять неизбежное. Не может смириться. Ведь ладно эти, но и Лео до сих пор еще бьется где-то там Барамумбе, что-то крутится вертится. Он-то лучше всех знает, что игра сделана. Уже бы давно эвакуировался на Мжангву. Но он же ведь Лев. Гордая тварь, может там и костьми лечь. И ведь не родные ему эти рабочие, просто из принципа сгинет в этой жопе.
Милина мысленно прощалась со своими бедолагами, почти плача в душе, понимая, что сейчас придет вызов от Байлара и ее заберут, отправят домой. А они останутся тут. Горько кривя губки, допила пиво, метко метнув бутылочку в окно опустошенного дома напротив. Пиликнул телефон эсэмэской от связного Байлара — вот и эвакуация. Канцлер писал ей взять с собой тридцать человек — всех, кто много знал о деталях операции в Тезимлиме, и идти по адресу Барамани 22. Там в подвале ждут тридцать один комплект драгунской формы, с документами в карманах, пистолеты и ружья. Переодеться и спуститься в подземный ход. По нему (Ого!) 15 км по схеме до Килимы. При встрече под землей с кем бы то ни было представляться разведкой драгун, ходившей в тыл к мятежникам и посылать нахрен. Быть на месте в 23−00.
Собрала всех по списку, набрехала своим, что идет к Губербашне перетереть со Стерком, прихватила с собой, не пожелала расстаться с чудо-сабелькой. Шли по темным лабиринтам светя фонариками почти четыре часа, заблудиться было сложно, схема точная, а на стенах понятные указатели. Милина благодарно думала о канцелярских — ведь подогнали ей форму как раз, и сапоги не жмут, не трут. Дошли так никого и не встретив, порядком, правда задолбавшись. Но при эвакуации из зоны катастрофы, уставшие ноги — законная плата.
Снаружи бросило в дрожь от ночного прохладца и еще чего-то. Над ночной Килимой нервно бегали лучи прожекторов и тряслись на ветру огни фонарей. На центральном плацу огромным черным морем волновались и теснились каторжники с мотыгами и ломами в руках, рассеченные цепями драгун с факелами. По проулкам между боксами носились штатские, от всего веяло тревогой и еще чем-то. Милина знала это чувство близкой Смерти или перемен, чего-то решительного и бесповоротного, когда что-то холодное, как вода, трогает тебя и обволакивает.
Передернув плечами повела свой отряд вслед за каким-то опером, который отвел их в бокс, предложив пока прилечь отдохнуть на циновках на полу. Ее повел по лестнице вниз и потом по коридору мимо тяжких железных дверей, видимо, камер. Открыл ей комнату с тусклой лампой и оставил там одну. Милина нашла на железном столе миску с жареным окороком, тарелку салата и графин с разбавленным вином.
— Угощайтесь, ваших товарищей уже кормят, — Вошел Байлар и уселся на железный табурет, — Слушайте задачу, он согласована с Вашим руководством.
Милина жевала мясо, молча слушая как говорит Канцлер, нервно дергавший щекой, прятавший глаза за темными очками даже тут: