Че Гевара

Режи Дебрэй, Дантон боливийской герильи, лучше, чем кто-либо, знал, что территория не была благоприятной для наступления вооруженной революции. Потому что крестьяне уже получили право на аграрную реформу [88]и они совершенно не были заинтересованы в борьбе. А также потому, что условия выживания в боливийских джунглях более невыносимы, нежели в кубинских горах. Все это, прибавленное к политике страуса, практикуемой боливийской коммунистической партией, помешало Че превратить Кордильеры Анд в Сьерра-Маэстру, как он этого желал.

— Фидель хотел, чтобы Че позднее отправился в Боливию, — говорит еще Дебрэй. — Чтобы лучше подготовить площадку. Я спрашиваю себя, не отправился ли Че туда, чтобы покончить с этим? Не было ли провала в его подсознании? Со вторичным желанием убить себя. Во всяком случае, в его демарше было что-то от фатализма. Он мог бы опереться на профсоюз шахтеров, который был сильным. Но нет! Че не придает большого значения тактическим и локальным вопросам.

Нужно понять, что для боливийских крестьян Че и его кубинцы были иностранцами. На самом деле, я полагаю, что случай сыграл очень большую роль. Если он имел несчастье быть раненым 8 октября, и, очевидно, он мог бы без этого ранения выбраться, я говорю себе, что это удивительно, как он смог продержаться так долго, и, что меня больше всего поразило, с бездеятельностью Ла-Паса. Конечно, КП умирала, но все же существовала диссидентствующая сеть…

До каких пор мог бы пойти проект Фиделя, командующего в Гаване, и Че, с ружьем в руке на местности? Пустимся в утопию. В случае удачи Че не обратил бы никакого внимания на власть, Фидель бы стал императором Латинской Америки. Но Че беспокоил слишком сильно как правых, так и левых. Он был взят в тиски между двумя великанами. ЦРУ и КГБ занялись, по разным причинам, охотой на одну и ту же дичь. ЦРУ открыто, с боливийскими рейнджерами, которых оно подготовило, и в тени КГБ, преграждая доступ воздуха, чтобы он задохнулся.

Однако дело Эрнесто не останавливается вместе с ним. Исходящие из многих частей головоломки, представляющей Латинскую Америку, 60 боливийцев, 6 чилийцев, 4 аргентинца, 2 перуанца, 2 бразильца, последователи Че, входят в июле 1970 года в EЛH, чтобы начать герилью с заявлениями, достойными мысли их учителя:

— То, что происходит сегодня, только бледный отблеск того, что произойдет в будущем. Это заставляет нас сменить учебу на действие, книгу на ружье и благополучную жизнь на революционное скитание, в борьбе на смерть против тех, кто поддерживает империалистическую эксплуатацию.

Безупречность Че, его трагическая смерть оставляют широко открытыми двери мечты.

Его шарм, исходящий от фото Корды, пробудил молодежь старой Европы и подтолкнул ее подняться на баррикады мая 68-го. «Под мостовыми пляж, на пляже Че — солнце Революции», — заявлял один лозунг.

Долгое время скрываемый легендой Эрнесто Гевара сегодня возвращается, призванный более или менее сознательно молодежью, которая ищет проводника, звезду.

Натурализовавшийся немец, швед Петер Вайсс считает: «Драма христианства в том, что оно не сделало христианами весь мир, Че гальванизировал молодежь планеты, возможно, потому, что они перестали верить в Христа». Но не будем сравнивать атеиста Эрнесто Гевару и палестинского бородача, даже если название марксистского Христа ему подходит. Или еще — «Дон-Кихот Латинской Америки».

Для Антуана Блондина — «человек из мечты». Когда команданте писал на своем дереве, в боливийском маки, слова, которые пахнут его земным концом, он начинает подниматься над этим. Обретаясь между Пачамамой великих предков и своей звездой, к которой он очень стремится, Че заканчивает свою седьмую жизнь кошки.

Что видит он там, вверху? СССР, который исчезает, коммунизм, который взрывается. Кубу, которая патриотически сопротивляется блокаде дядюшки Сэма, чья злоба стойкая. Его старый товарищ Фидель Кастро все более несгибаемый, упорствует, желая оставаться последним коммунистом против течения, которое удаляет от острова плотогонов. Его новый человек тоже выходит за рамки, которые он ему очертил, такие жестокие.

Мир, сделанный единственно из маленьких Че Гевара, был бы, конечно, утопией. Это никак не уменьшает его благородства, любви к будущему, каким бы оно ни было.

В противоположность ко всем тем, кто плохо или хорошо удерживает повседневное равновесие, Че этого не делал никогда, потому что никогда не распылялся. В нем нежность и жестокость соединились в благородный монолит.