Че Гевара. Последний романтик революции

В некоторых работах, посвященных Эрнесто Геваре, иногда можно прочитать утверждение о том, что он был человеком, не понимавшим, а поэтому мало интересовавшимся искусством. Но это не столько правда, сколько результат обычного, весьма самокритичного отношения Че к себе, «замешанного» на буквально невероятной скромности. Автору тоже доводилось неоднократно слышать о таких фактах. Например, о таком. В программу пребывания министра Гевары в Югославии было включено посещение выставки картин модного тогда художника-абстракциониста. Крайне вежливо Че попросил любезных хозяев заменить этот пункт программы на посещение какого-то госпиталя, сославшись на свое «полное художественное невежество». (Думается, в этих словах больше желания не обидеть, нежели правды. — Ю.Г.). На самом деле Гевара был натурой очень тонкой, отлично чувствующей поэзию, любящей ее. Обожал чтение художественной литературы, где диапазон его пристрастий был необъятным. В переходах по горам Сьерра-Маэстры в своем и без того неподъемном рюкзаке он умудрялся носить несколько любимых книг, особенно поэзии. Ему очень нравилось киноискусство, особенно героические советские фильмы. Его однофамилец, глава кубинского кинематографического ведомства (ИКАИК) Альфредо Гевара рассказывал мне о восторженных отзывах Че о тех кинокартинах, которые ему удавалось посмотреть (как правило, в министерстве, часа в 2—3 ночи).

Поэтому было бы несправедливым исключать Э. Гевару из числа руководителей, с которыми связаны достижения Кубы в области культуры. Его заботы распространялись и на эту сферу. Тем более не будем забывать о его роли в воспитательной работе в армии и кураторство в национальной молодежной организации.

Что касается вопросов культуры, я имел возможность лично убедиться, насколько близки были они Геваре, особенно их воспитательный, общественный аспект. В 1964 году Кубу посетила делегация советских работников культуры во главе с одним из заместителей соответствующего министра. Последний был приглашен на прием в чехословацкое посольство, где среди гостей оказался и Гевара. Я познакомил их. Кубинский министр с большим интересом (а главное — со знанием дела) стал расспрашивать гостя о работе библиотек в сельской местности, о художественном просвещении крестьян, об организации выставок на селе. Наш замминистра (я умышленно не называю его фамилии, так как человек уже давно умер) имел «неосторожность» заговорить о «важности борьбы с абстрактным искусством при социализме» и о прочих «козырях» приснопамятного Н.С. Хрущева, незадолго до этого буквально разогнавшего выставку советских художников в московском Манеже (Прим. авт.: Здесь нужно сказать, что подобное вандальское поведение лидера КПСС не только вызвало крайне отрицательную реакцию на Кубе, в том числе и среди руководства, но и тяжело переживалось творческой интеллигенцией, особенно среди художников. Последние, в большинстве своем работавшие в нефигуративной манере, близко восприняли победу Кубинской революции, много сил отдавали общественному служению, в том числе работе с молодежью.)

Я посмотрел на Че, его глаза несколько прищурились и засветились хорошо знакомым мне колким огнем.

— Юрий, — обратился он ко мне со своей широкой и доброй улыбкой, — забудь на время, что ты — дипломат, и переведи, пожалуйста, мои слова дословно...

— У нас тоже много проблем в этой области, — спокойно начал Че. — Наш социализм — совсем молодой и совершает много ошибок. (Гевара изучающим взглядом окинул собеседника: наш «культуртрегер» довольно кивал головой, услышав перевод этой фразы.) У нас еще мало художников с высоким авторитетом, тем более имеющих столь же высокий авторитет в революционном деле. Интеллектуальная дезориентация весьма велика, пока общество и нас целиком захлестывают проблемы материального созидания. Мы, руководители, безусловно, должны не упускать из виду эти проблемы, помня о просвещении народа...

Советский гость продолжал довольно кивать головой в знак согласия. Гевара сделал несколько глотков (сколько я его видел на различных приемах, он всегда пил апельсиновый сок и никогда — спиртное) из стакана, который он держал в руке.

— Но как только речь заходит о воспитании и просвещении народа, — продолжал команданте, — начинаются поиски примитивизации, того, что всем понятно, а точнее того... (он сделал паузу и выразительно посмотрел на собеседника), что понятно чиновнику. И сразу же исчезает подлинный художественный поиск, а проблема общей культуры сводится к принадлежности (или нет) к социалистическому сегодня и умершему (а посему не опасному) прошлому. На мой взгляд, так рождается социалистический реализм на базе искусства прошлого века. Но спрашивается, зачем пытаться искать в застывших формах социалистического реализма единственно подходящий для нас рецепт и натягивать «смирительную рубашку» на художественное самовыражение человека, живущего и формирующегося в наше время?