Чебурашка (СИ)

А вот Матвей разошелся. Ей богу, словно свататься пришел. Сыпал во все стороны комплименты и очаровательные улыбки, помогал разливать кипяток по чашкам и резал на куски еще теплую мамину «зебру» с шоколадной глазурью. Даже не знаю, почему я так растерялась, но мысли отчаянно разбегались в разные стороны, уступая голову зашкаливающим эмоциям.

— Людмила Владимировна, а можно мы с Зоей сегодня не пойдем в школу? В кино сгоняем. В кафе посидим. На каток сходим. Праздник же! А то завтра у меня бой важный. Можно?

Конечно, можно.

Людмила Владимировна лишь для вида поинтересовалась, какое у нас расписание и не отразится ли прогул на успеваемости, хотя по глазам я видела, что все и так решено.

— Ведите себя благоразумно, дети, — мягко сказала мама, но при этом очень серьезно посмотрела в наши горящие от предвкушения глаза, дав понять, что шутки кончились. — Матвей, я рассчитываю на твое здравомыслие и рассудительность. Пожалуйста, будь ответственным и предусмотрительным.

— Конечно, Людмила Владимировна. Обещаю.

— Зоя… С днем рождения, милая, — уже стоя в пороге обутая и одетая, мама все же сделала пару шагов обратно и обняла меня сотый раз за утро. — Развейся, моя хорошая, ты заслужила, — шепнула она мне на ушко, и я ощутила, как в карман моей школьной формы, шурша, опустилось несколько наверняка крупных купюр.

Мне было заметно, как мама волнуется, но старается не подавать виду. Она доверяет мне. Считает достаточно взрослой и умной, чтобы позволить прогулять школу с мальчиком. С мальчиком, с которым у меня отношения. С мальчиком, который сегодня непременно будет меня целовать и обнимать.

От осознания степени маминого доверия на глаза навернулись слезы. Наверное, в глубине души ей тяжело признавать, что я выросла. Наверное, ей совершенно не хочется, чтобы между мной и Матвеем что-то происходило. И не потому, что ей не нравится Матвей. Боже, нет! Думаю, в природе вообще не существует такой мамы, которой не понравился бы Соколовский. Ей просто хочется, чтобы я подольше оставалась маленькой девочкой, ее ребенком.

И я мысленно обещаю маме, что не сделаю ничего, что могло бы ее огорчить. Ничего, что смогло бы заставить ее во мне разочароваться, или снизить уровень доверия. И не позволю Матвею ничего такого. Честно-честно, мамочка! Ничего такого! Посмотри в мои глаза, и ты поймешь! Ты все-все поймешь! Всегда понимала!

Мамочка моя, я, конечно, влюбилась, но до первого секса еще не созрела! Все будет хорошо, мама! Я обещаю! Никаких глупостей!

Но мама спешно отворачивается, не желая принимать мои безмолвные обещания, и выходит за дверь, только я все же успеваю заметить блеснувший в уголке ее серых глаз бриллиантовый осколок.

Едва захлопнулась в квартире дверь, горячая ладонь Матвея нашла мою руку, а затем ее тыльной стороны коснулись мягкие горячие губы.

— Еще чайку? До десяти нет особого смысла выходить из дома, все закрыто. Пойдем, поухаживаю за тобой, именинница.

— Пойдем, — улыбнулась я Матвею.

— А почему ты не спрашиваешь, как же я узнал-то о твоем дне рождении?

— И как же ты узнал-то о моем дне рождении?

— Ты мне рассказала!

— Я? Это когда же?

— Тогда же! Помнишь, на математике. Ты пыталась меня произвести на меня впечатление своими фокусами?

— И вовсе я не пыталась! — вспыхнула я, чувствуя, как начинают гореть мои уши.

— Пыталась-пыталась! — подтрунивает Матвей, целуя меня в кончик носа и придвигая ближе новую порцию чая, — Так вот, я решил задачку!

— Да неужели? Сам? По собственному желанию?

— Угу.

— Ты что же запомнил мой результат?

— Нет. Я запомнил разницу между моим и твоим результатом. Девятьсот. А дальше — интернет в помощь. Заново вычислил свой результат. Значит, взял число своего рождения. Умножил на два. Прибавил пять. Умножил на пятьдесят. Прибавил месяц своего рождения. Увеличил результат на девятьсот. И узнал в итоге день твоего рождения. Кто б догадался, что для этого нужно все лишь вычесть из итога двести пятьдесят. Понятия не имею, как это работает, но я проверил на всех днях рождения знакомых! Чудеса, ей богу!

Не сдержавшись, я расхохоталась! Учитывая, что у математики и Матвея из общего только три первые буквы, его поступок заслуживал моего уважения.

— Я смотрю, ты постарался.

— Угу… И вообще-то рассчитываю на поощрение, так что иди сюда, Кокос.

Притянув меня к себе на колени, Матвей крепко, но бережно прижал к себе, а затем жадно и напористо впился поцелуем в губы.

Лучший день рождения в моей жизни!

Я была бы счастлива провести его на коленях Матвея, не прекращая растворяться в умопомрачительном бесконечном скольжении губ и языков, поддаваясь огню электрических импульсов, расходящихся во все, даже самые потаенные, местечки моего тела.

Катастрофически не хватало воздуха, легкие жгло, сознание заволокло туманом. Прикосновения становились смелее, опаснее, откровеннее.

— Матвей… — шептала я в его губы, — Матвей, пожалуйста… пожалуйста… — и сама не понимала, о чем прошу, то ли прекратить, то ли быть еще смелее.

Всхлипнула, так и не определившись.

Соколовский воспринял этот звук по-своему.