Чебурашка (СИ)

Снег продолжал тихо падать. Где-то неподалеку мяукали невпопад разгулявшиеся бездомные коты, окна домов темными глазницами хранили тишину ночи и людской сон.

А мы стояли, обнявшись.

И целовались.

— Я не хочу скрываться вечно, — в один момент прошептал Матвей, — Глебов, кстати, подал одну неплохую идею. Зимний бал.

— Зимний бал?

— Да. Пойдем на него вместе? Я приглашаю. Как свою пару. Как свою девушку. И пусть все захлебнуться своим ядом или кровью своих разбитых носов. К этому времени как раз завершится последний тур твоей олимпиады, я узнавал. И мой турнир тоже.

— Я согласна.

— Ты не боишься?

— Нет.

— Значит, решено.

— Решено.

Домой я вернулась в пятом часу утра. С распухшими губами. С горящими глазами. И красными щеками. Удивительно, но холодно мне стало лишь, когда я забралась под одеяло. Прямо колотить начало. Пришлось встать, надеть колготки и завернуться в махровый халат.

Но ничто не могло заставить меня перестать улыбаться, перебирая в памяти секунду за секундой, проведенные в объятиях Соколовского. Да, он не сказал, что любит меня, но я нужна ему. Он скучает. Он хочет меня целовать. И я красивая. Добрая. Самая лучшая.

И мы вместе пойдем на Зимний бал.

Он всем расскажет, что я — его девушка.

И если будет надо, переломает носы всем одноклассникам. Ну а с одноклассницами я и сама разберусь. Надо будет узнать у Матвея парочку приемчиков. На крайний случай пусть покажет, как бить надо, и куда. Ни разу в жизни ни с кем не дралась. Но мне не страшно.

Главное — мы вместе!

До самого утра я так и не уснула.

А вечером Матвей снова пришел. И мы отправились гулять, как обычно делали это по воскресеньям. Снег растаял, превратившись в грязь, вокруг от самого неба до глубоких луж царило буйство серо-черных унылых красок. Но нам было все равно. Парк привычно встретил нас гостеприимно расстеленным ковром из потерявших яркость и хрусткость опавших листьев белоствольных берез на мощеных дорожках и плотными давно нестрижеными стенами вечнозеленого можжевельника вокруг нашей любимой лавочки.

Глава 19

Прошлое

Зоя Данилина

А потом случился мой день рождения. Так странно… День рождения Матвея выпадал на 12.12. Мой — на 21.12. Не знаю, есть ли какой-то сакральный смысл в датах, но мне, как истинному почитателю цифр, хотелось верить в судьбу и магию чисел.

Я не ждала ничего особенного от этого дня. Сомневалась, что вообще кто-то, кроме мамы, поздравит с шестнадцатилетием. Тем более, что суббота оказалась учебной. Зимний бал, до которого оставались считанные дни, выпадал на понедельник, и администрацией гимназии было принято решение сделать его выходным, загрузив предшествующую ему субботу. Поэтому, когда ни свет, ни заря в квартире раздался звонок, мы с мамой лишь удивленно переглянулись.

На пороге, словно бравый гусар, стоял не кто иной, как сам Соколовский собственной неотразимой персоной.

В плутовских глазах огонь, на манящих губах улыбка, а в руках большой серый плюшевый медведь с кудрявой шерсткой из серии Me to you, бесконечно милый и безбожно дорогой. Знаменитый Тедди, украшающий самые романтичные на свете открытки. Мечта всех девчонок (уж в нашем селе так точно). На лбу у него красовалась заплатка с нарочито грубыми швами. Вторая точно такая же виднелась на мохнатом пузике, выглядывающем из-под коротенькой голубой футболочки, на которой витиеватым шрифтом в вышитом красной нитью сердечке написано «You are my life».

Божечки!

Я — его жизнь.

Я — его Зоя.

— С днем рождения! — чересчур бодро, громко и весело для семи утра произнес Матвей и, не дожидаясь приглашения, вошел внутрь квартиры вместе с морозом, осевшим на дорогой куртке и несвежим душком старого подъезда. Я, честно говоря, слегка опешила. Да что там — офигела!

Мама, выглянувшая на шум, приветливо заулыбалась и пригласила Соколовского завтракать. Этот нахал всей моей жизни на моей памяти еще ни разу не отказался от еды. Причем этому явно растущему организму было совершенно неважно, чем его угощают. Суп так суп. Котлетки — еще лучше! Мужик, блин. И не скажешь, что мажор!

Матвей всучил мне подарок, а сам вытащил из-за пазухи огромную коробку каких-то неизвестных мне, но явно дорогих заморских конфет, перевязанных атласной лентой, и вручил их маме, рассыпаясь в пафосных благодарностях за такую прекрасную меня. Еще и оправдывается, что честно-честно хотел прийти с цветами, но на улице минус двадцать и никакая упаковка не уберегла бы букеты. Зато он торжественно клянется на восьмое марта непременно исправиться.

Нет, ну вы видели такое?! Разве может перед столь хитрой и продуманной атакой устоять хотя бы одна мама на планете?

Не уверена.

Вот и Людмила Владимировна, что говорится, поплыла.

Матвей был очарователен, как никогда. Запах его умопомрачительного свежего одеколона мгновенно заполнил тесное пространство кухни. Он щекотал ноздри и кружил голову, делая меня пьяной от восторга. Пьяной и безумно смущенной. Я просто впала в состояние критической скромности, граничащей с заторможенностью, и не находила ни единого слова, а потому отмалчивалась, опуская глаза в пол.