Чебурашка (СИ)

Я и забыла насколько красив и притягателен этот мерзавец. Степа, конечно, очень на него похож, и все же другой. Мягче. Во взгляде Степы на меня всенепременно плещутся безусловная любовь и нежность, забота и даже некоторое благоговение. Во взгляде же его отца лишь спортивный азарт, толика удивления, приправленного злостью и досадой от негатива моей на него реакции.

Да. Кажется, именно такой у него взгляд.

Вот ведь спесивый гад.

Явился, спустя хренову тучу лет и недоумевает, отчего ему тут не рады. Воистину гордыня — смертный грех. Гореть тебе в аду, Соколовский. И мне вместе с тобой.

Собственно, такими думами и промаялась всю дорогу, ни к чему определенному, так и не придя.

Во двор Катери входила, собрав в кулак все своё мужество. Последние годы бабка стала совсем несносна, вредна, злобна и сварлива. Общалась я с ней только в крайних случаях. Степу от старухи и вовсе старалась держать подальше. Ни одному ребёнку на свете не надо слушать разглагольствования о том, что его нагуляла блудливая мать, которая сама дочь блудливой мамаши.

В хате, давно не ведавшей покраски и тщательной уборки, царил полумрак и затхлый запах сырой пыли. Дверь, скрипнув, как-то жалостливо, словно голодный котёнок, беспрепятственно впустила меня в «обитель высокоморальной нравственности и оплот благочестивости».

Из Сеней, где на лавках стояли пустые вёдра, и висела тонкая паутинка, я вошла в кухню. Когда-то здесь половину пространства занимала русская печка. Ее давно уже разобрали, ведь в дом провели газ, но десятилетиями впитывавшийся в бревенчатые стены печной дух, до сих пор витал в воздухе, возвращая в мою память не самые радужные воспоминания из детства.

Тихо.

Я позвала бабку Катю, но ответа не последовало. Нехорошее предчувствие морозом прокатилось по спине. Поспешно сбросила ботинки, поставила в пороге сумку и набитые продуктами пакеты, и, не раздеваясь, прошла дальше. Прямиком в угол, где за закрытым узкими шторками проемом находилась постель Катери.

Старуха возлежала на пуховой перине, наполовину укрытая стеганым ватным одеялом времен сталинских репрессий. Волосы ее, некогда гладкие, темные, а теперь посеребрённые сединой, неровными прядями струились по вышитой незамысловатыми цветами подушке. Тонкие костлявые руки сжимали в руках кнопочный мобильный телефон. Бледное худое лицо казалось восковым. Катеря выглядела словно неживая, будто мумия. Мы не виделись уже примерно с полгода, но, кажется, тогда бабка выглядела лучше. Я смотрела на бездвижное тело и сама боялась пошевелиться.

Неужели на этот раз бабка и впрямь померла?

Глава 25

Я потянулась к ее телу трясущейся рукой, боясь почувствовать пальцами холодное стылое тело покойника.

А потом вдруг раздался громкий храп, от которого дернулась и сама старуха. Но не проснулась. Я же, вздрогнув, тихо выругалась.

Смелее потрогала руку, лоб — тёплые, но не горячие. Осмотрелась. На прикроватной тумбочке — ни лекарств, ни микстур, лишь стакан с прозрачной жидкостью. Принюхалась — вода. Да и в целом, в воздухе не было намёка ни на корвалол, ни на валерьянку. С облегчением выдохнув, присмотрелась к спящей передо мной родственнице.

Довольно сухая, морщинистая, скуластая. Тяжелый характер и время наложили на Катерю свои отпечатки в виде глубоких носогубных складок, опущенных уголках бледных губ, с огромным количеством круговых морщин вокруг них, суровым заломом между по-прежнему чёрными бровями. Даже во сне лицо этой женщины отказывалось источать спокойствие и умиротворенность. Напротив, оно оставалось серьезно-сосредоточенным и привычно злым.

Да уж, Катеря отнюдь не была одной из тех бабушек, что являются неотъемлемой частью счастливого детства любого среднестатистического ребёнка. О нет. Эта женщина своими бескомпромиссными едкими высказываниями не щадила ни стариков, ни младенцев. Всю свою жизнь она боялась позора, а нажила лишь одиночество. И не сказать, что Катеря была уж очень старой для прабабушки шестнадцатилетнего парня, но выглядела она едва ли не на сто лет.

Я подержала сухую тёплую руку за запястье, посчитала пульс. Ещё раз проверила температуру, теперь уже приложившись губами ко лбу. И, удовлетворившись результатом, вышла, задёрнув цветастые синтетические шторы.

Катеря все это время мирно похрапывала.

Она спала ещё часа полтора, за которые я успела навести кое-какой порядок, наполнить в сенях пустые вёдра водой, хотя и не было в этом исключительной надобности, ведь вместе с газом к дому подвели и воду. Но Катеря продолжала вот так, по-старинке, наполнять ведра и пользоваться ковшиком, а кто я такая, чтобы влиять на быт старого человека. Также успела приготовить обед и даже налепить два десятка котлет, большую часть которых собиралась отправить в морозилку. Увлечённая прослушиванием аудиоспектакля, вещаемого из допотопного радио, возраст которого едва ли не вдвое превышал мой собственный, я не заметила появление самой хозяйки.