Чеченский бумеранг

– И в жизни тоже, – попросил остающийся у основания искалеченных ступенек художник. Значит, творчество все же не стало у него смыслом жизни, не слились они воедино…

– И в жизни, – добавил я. Легко желать и раздаривать то, чем не владеешь.

Ласточку узнал сразу. Открывшая дверь миловидная, стройная не по годам женщина с короткой стрижкой и в спортивном костюме являла собой ту, с полотна за спиной художника. Все же он талантлив, черт побери.

– Это вы от Ивана?

Я не был конкретно от него, но кивнул, и меня пустили в дом. Имена погибших способны открывать многие двери.

И раскрывать души. О живых мы меньше говорим, чем о тех, кого уже нет…

За чашкой кофе в тесной кухоньке, заставленной гжелью, я слушал исповедь одинокой женщины, о которой с робким восхищением вспоминал погибший доктор.

Глава 11 Она ждет вас, генерал

По опыту встречи со Светланой Сергеевной предполагал, что рассказ об Иване начнется издалека. Видимо, женщины фанатично щепетильны в том, чтобы слушатель обязательно почувствовал фон, на котором происходят те или иные события. Не дай Бог, собеседник станет думать, что встреча являлась лишь прологом к физической близости. Нет и нет. Это мужчины все сводят к постели, а важнее порыв, отклик, душа, чувства. Так что остаться целомудренной в глазах слушателя – важнейшее условие доверительности.

Не секрет и то, что женщин хлебом не корми, а дай заново пережить случившееся. Хотя бы в воспоминаниях. Поэтому им постоянно требуются слушатели, умеющие сострадать. Умные мужики из-за этого опасаются флиртовать с подругами, ибо рано или поздно, но они не сдержатся, под огромным секретом расскажут о романе друг другу. При этом расстроятся сами, мужчину обзовут козлом, но потеряют и его, и доверие между собой.

Но это так, отвлечение из собственной практики. И не обязательно истина в последней инстанции. Поездка к Тане до сих пор будоражит, заставляет на многое взглянуть иными глазами. Собственно, мое желание отыскать подруг погибших спецназовцев – это некая попытка сравнить их отношения со своим поведением на лирическом фронте. Пусть не покажется высокопарным, но и поиск себя. Потому я был настроен на соучастие, и Ласточка, кажется, почувствовала эту искренность. Иначе никогда бы я не услышал историю их отношений с Иваном Волонихиным.

…Она долго отнекивалась от приглашения, но в конце концов согласилась и пообещала потерявшим надежду устроителям банкета быть.

Но собираться продолжала с неохотой.

Уж сколько вечеров, презентаций, банкетов, встреч – сколько этих дежурных мероприятий отгремело: безликих, одинаково похожих вплоть до количества и качества тостов, дежурных блюд; с обменом визитками и всеобщей влюбленностью; с элегантностью кавалеров в начале вечера, их разухабистостью в середине и полной бесконтрольностью в конце мероприятия. Затем с дальней одинокой дорогой домой, мелкой постирушкой, чтобы отвлечься от мыслей о бесцельно угробленном времени. И в итоге – ничего. Ни занимательных знакомств, словно на подобные вечера ходят одни и те же люди, ни ярких эмоций и всплесков для творчества – ведь она была поэтом. Именно поэтом, а не поэтессой, как любят с долей пренебрежения и снисходительности подчеркивать мужчины, не желая признавать женское мастерство. И тем самым вытащить за уши свое, далеко не всегда лучшее. Но то поэтические разборки. А отказывалась я по причине, что не желала слыть свадебным поэтическим генералом. Это могло льстить девочкам из Литературного института или окололитературным дивам, кто из месяца в месяц, из года в год рассказывают всем встречным-поперечным, какую интересную книгу они собираются написать.

Для нее же подобные мероприятия – как раз не рожденная строка, не прочитанная новая книга. В ее возрасте подобное уже учитывалось.

– Ну, Ласточка, милая, я становлюсь перед тобою на колени, – снизошел до личного звонка Костя Сикорский. – Я прошу тебя не только как друг (все, сейчас начнется!). И приглашаю не просто как женщину, которая вначале затмит, а потом осветит все вокруг (ах, льстец и лукавец!). И даже не как величайшего поэта (ну вот, пошла превосходная степень). Просто пусть покажут мне того негодяя, который скажет, что все, освященное и благословенное тобой, не удается (что-то новое и мудреное, но послушаем дальше). Ты не желаешь мне удачи?

А вот тут шут его знает, Костя – желает она удачи твоему делу или нет. Ловкий и быстрый не только в литературе, но и в жизни, ты первым почуял предгрозовые сполохи над Союзом писателей и, еще сидя в кабинете при связях, телефонах, положении и деньгах, уже просочился в бизнес. Когда же после хрипа, стенаний, угроз, проклятий, уговоров на последнем съезде Союз все же распался и творчески честные, беззащитные литераторы остались даже не у разбитого корыта, а около его углей, ты уже хаживал удачливым бизнесменом, авторитетом в книготорговом мире.