Чеченский бумеранг

Асланбек поверил лишь на секунду, но туфли от соседства с фруктовой вазой не убрал. Всякий имеющий голову на плечах понимал: власть в Кремле – это не президент, перманентно находящийся то в больном, то в неадекватном состоянии. Россией, а в первую голову распределением и дележом ее ресурсов, управляло его окружение. Что они порешат на своих сходняках, то и подпишется для претворения в жизнь. А Павел Сергеевич сам из окружения, пусть и не близкого…

– Так что… – хозяин тем не менее развел руками, намекая на конец беседы, свое бессилие и мягкую неуступчивость.

Асланбек зацепил носком вазу, подтянул ее к краю стола. Задержал, когда Павел Сергеевич готовился услышать звон разбитого хрусталя. Дотянулся до черной, плотной виноградной кисти, грубо влез пальцами ей в бок. Вырвал с кровью понравившуюся ягоду. Съел, на сей раз глядя в глаза хозяину и вытирая салфеткой испачканную руку. Павел Сергеевич не сомневался, что смятый клочок бумажки Асланбек бросит на пол. Так и случилось.

Не прощаясь и ничего не обещая, хотя желание пригрозить сквозило у чеченца в каждом движении, он вышел из кабинета. Как и в первый раз, Павел Сергеевич несколько выждал – на случай возврата. Потом торопливо поднял с пола салфетку. Уж кто-кто, а секретарша не должна знать, что в этом кабинете кому-то позволительно распускать руки. И вот теперь он стоит у окна и жалеет о Кремле. Предается ностальгии по дням, когда происшедшее не могло представиться и в страшном сне.

– Уезжать, – вслух проговорил он спасительную фразу.

Это было не внове и не им отработано: от той действительности, что сотворили в стране чиновники, они сами спасались только бегством. Вслед за евтушенками и коротичами, первыми зажигавшими спички и первыми же испугавшимися пожара и не пожелавшими жить на пепелище. За станкевичами и собчаками, завязшими в криминально-прокурорских разборках. За сонмом иных. А сколько получило двойное гражданство и в любой момент могло сесть на самолет? А сколько уже вывезло свои семьи? Где еще в мире страной управляют люди, никак с нею не связанные? Порвавшие с ней все связи, кроме финансовых? Варяги были поскромнее и совестливее, чем примчавшиеся к престолу в ельцинской пьяной, безродной и разухабистой упряжке…

И Павел Сергеевич не был исключением. Ибо с первых дней уловил, что любое инородное тело сожрется и выплюнется камарильей враз. Ему не позволят задержаться в кремлевских стенах дольше, чем затухнет в глазах недовольство чем бы то ни было. Павел Сергеевич слыл неплохим учеником, и нынешнее отлучение от главного тела страны – это не его неблагодарное поведение, а тектоническое смещение околокремлевских пластов, перераспределение сил и средств. Навсегда ли это? Никто не скажет, так как при Ельцине ничего нельзя назвать постоянным, и нынешние его любимцы и фавориты завтра могут сами с поджатыми хвостами скрести дверь на президентскую кухню. Но и предыдущих могут не вернуть.

– Уезжать, – поймав под руку соломинку, продолжал убеждать и уговаривать себя Павел Сергеевич.

Хорошо, конечно, когда в твое корыто постоянно подливается пойло, тем более кремлевское. Но ведь могут не только краник перекрыть, но и корыто с остатками выбить из-под ног. Уезжать, уезжать до лучших времен. При миллионе долларов, свалившихся с неба, остальные подачки лишь слюни от запаха ванили. Гнилые нити, которые не удержат при первом же серьезном порыве ветра. Уезжать!

Верить в то, что экологи бросаются миллионами ради спасения Геленджика, он не собирался. Не наивен. Но и искать первопричину тоже не намеревался. Единственное, что могло потянуть на дно, задействовать ИНТЕРПОЛ – это Заремба с документами. Мысли о нем Павел Сергеевич гнал прочь, но ведь если вошь завелась, спокойной жизни она все равно не даст. Травить, давить, сжигать, выпаривать – но уничтожать!

И тут Павел Сергеевич с удивлением обнаружил, что не Кремль занимает его в первую очередь. И даже не отъезд из страны, потому что это он решил много раньше, и сейчас лишь игрался, как с подарком, который никуда не исчезнет. Да и жена, собственно, из Канады уже и не выезжает, а внутренне он тоже давно готов взять в руки чемодан. Он ждал сообщений от Вениамина Витальевича о судьбе четверки, выехавшей в Можайск. Доклад Вениамина Витальевича об ее исчезновении рождал недобрые предчувствия, и вот все вместе – Асланбек, Заремба, Можайск, – они и заставляли кружить по кабинету, смотреть в окно и думать о Канаде.

Тявкнула телефонная трубка. Наконец-то!

– Что у нас?

– Авария… Превысили скорость…

– Живы?

– Почти нет.

– Что значит «почти»? – Один в реанимации.

– Значит, жив.

– Без сознания, – уточнил Вениамин Витальевич.

– Я не о нем, – жестко уточнил и Павел Сергеевич.

Толстяк понял, о ком речь, и в свое оправдание пролепетал:

– Они торопились…

– Что журналист?

– Ничего не знает.

– Ты уверен?

– Мы только что встречались. Говорит, нужный нам человек уехал в Нарофоминск.

– Там десантники, – поверил Павел Сергеевич.

– Я тут подумал… с вашего позволения… – начал Вениамин Витальевич и замолчал, не уверенный в мудрости своих мыслей.