Читаем Чеченский детектив. Ментовская правда о кавказской войне полностью

Это было единое решение. Молчун Липатов озвучил то, что так долго и мучительно вертелось у всех на языке. Да, опера уже ничем не могли помочь своему другу. Неминуемость начальственной расправы была очевидна и прогнозируема. Но Серега был цементом, скрепившим их коллектив, он был единой идеей. У них гибли друзья, в них стреляли «духи», их разрабатывали «фэйсы», но они, как шнекороторный вездеход, перли и перли по трясинам ненависти, страха и предательства. И когда, казалось бы, выползли на сушу, та, вдруг став очередной кочкой, ушла под воду и потянула на дно их товарища. А бросить его они уже не могли.

Омоновцы ушли. Только Куренной дежурно напомнил о мерах безопасности при обращении с оружием при алкогольном опьянении — «на хер не трогайте». Мрачные, как не пожравшая саранча, опера расползлись по своим койкам.

Так закончился еще один день командировки.

* * *

Тусклое утро. Оперативники угрюмо пробуждались, автоматически выполняя стандартный набор утренних движений. Кто-то ушел в туалет — умывальник, кто-то готовился к построению. В вялой тишине оперского законырка, не к месту зазвучали четкие, регламентированные шаги нескольких человек в тяжелой обуви. Предвходное пространство заполнилось. По-уставному затянутая портупеями, с оружием, на пороге нарисовалась штабная бригада, так сказать, ответственная за депортацию «залетчиков» на родину. Старший — майор Калугин, за его спиной пара рыбин помельче, кадровик и особист, начальник медчасти и кто-то еще, теряющийся в сумраке коридора.

— Майор Рябинин! — Калугин был на порядок наглее обычного, — нам необходимо провести ваше медосвидетельствование. Собирайтесь, пойдете с нами.

Рябинин, еще минуту назад хмуро сидевший на койке, медленно поднялся. Вчерашняя агрессия, улетучившись вместе с парами алкоголя, оставила после себя безразличие кайтэна[70].

— Давай ты мне здесь нальешь, штабной, — Сергей тяжело паснул взглядом в могучую кучку, — я за твое, бл…, здоровье выпью и доктора дергать не надо…

Подтанцовкой к этой фразе, со своих мест поднялись Долгов и Катаев, из кухонного помещения вышел Липатов с Кочуром, перекошенный ото сна, шумно спрыгнул со второго яруса Бескудников.

Гости почувствовали себя неуютно. Все они, наверное, за исключением Калугина, были неплохие мужики, и к своей миссии относились без фанатизма. Высылая алкоголиков за пределы зоны боевых действий, они, быть может, спасли не одну жизнь от глупой смерти при неосторожном обращении с оружием или пьяном выходе на ближайший рынок.

В этот раз ситуация была другая. Все знали сплоченный оперской коллектив, видели результаты их реализаций, знали уровень риска, на который те сознательно шли. Поэтому на сегодняшний рейд по выявлению нарушителей дисциплины они отправились неохотно.

— Не усугубляйте свое положение, Рябинин, — видимо у Калугина напрочь отсутствовал инстинкт самосохранения, — я требую, чтобы вы последовали за нами!

— Пошел на хер, — Серега спокойно отвернулся от официальной делегации и прошел на кухню.

— Рябинин! — майор штаба по-арийски шагнул вслед.

Что-то темное и нехорошее зашевелилось вдруг у Катаева внутри. Раньше подобные приступы, если можно так выразиться, проявлялись, но в сочетании с объяснимым чувством страха, злобы или ненависти. Сейчас же это было желание крови в чистом виде.

— Далеко собрался? — он перегородил дорогу Калугину.

— Ты-то куда, старлей? — инспектор продолжал демонстрировать необъяснимую потерю нюха, — на родину захотел?! От тебя, кстати, тоже разит нехреново!

Костя так и не понял, как в его руке оказался пистолет. Наверное, дьявол, услужливо расстегнув кобуру, всунул во вмиг вспотевшую ладонь.

— Я тебе сейчас яйца отстрелю, чертила… — очень тихо сказал он.

Все услышали.

Калугин, словно ощутив гениталиями щелчок предохранителя, застыл. Видимо, наконец-то стало доходить, что парни не боятся его административного ресурса. Как-то стыдно, после всего того, что произошло в их жизни за эти несколько месяцев, блеять от ужасной перспективы увольнения из органов.

Долгов, Липатов и Кочур ненавязчиво подобрались за спиной Катаева. Бескудников, в своем амплуа, демонстративно взял со спинки кровати автомат. Ни у кого из них не было и мысли одернуть Катаева или подчиниться Калугину.

Комиссия в полном составе переминалась с ноги на ногу. Чувствуя себя не совсем правыми, офицеры, тем не менее, не могли себе позволить позорно свалить, не выполнив служебную задачу.

Калугин видел налитые кровью глаза молодого оперативника, чувствовал в нескольких сантиметрах ствол ПМа и понимал, что выстрел может прозвучать.

А Катаев это знал точно.

— Э-э, хорош, парни! — голос Луковца растолкал столпившихся на входе, — вы чего охренели в атаке?!

Грубо пихнув плечом инспектора, он оказался лицом к лицу с Катаевым. Жесткая ладонь легла холодный металл и машинка смерти перекочевала в карман омоновца. Затем он развернулся к гостям и, словно милосердный миротворец, поднял обе руки вверх:

— Господа офицеры! Все нормально, требуемый персонаж придет к вам через двадцать минут… Не накаляйте обстановку!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее