Читаем Чеченский детектив. Ментовская правда о кавказской войне полностью

День уже давно перешел в вечер и большая часть торгового люда свернулась. Однако те, кто остались, с любопытством и страхом поглядывали на двух вооруженных людей, жрущих из горла водку. Пара офицеров из комендатуры, Катаев их смутно помнил, прошлись вдоль палаток, мазнув пьяными взглядами оперативников.

— Пойдем, Серег… — Катаев покачнулся и зацепился за бронежилет майора, — пацаны же ждут…

Рябинин развернулся и зашвырнул пустую бутылку в ивняк. Вытащив из бокового кармана парочку леденцов «Зула», с налипшей табачной крошкой, он, очевидно в виде закуски, закинул одну в рот:

— Для пленного захватил… Как тогда, в Шали, помнишь… Думал примета теперь такая будет…

Костя взял протянутую конфету и последовал примеру старшего товарища. Лимонный вкус перебил сивушное послевкусие, но шторм под ногами не прекратился.

— Ладно… — Рябинин отстегнул магазин от автомата и, пьяным движением, засунул его в разгрузку, — хватит лирику распедаливать… В натуре, парни ждут…

Парни ждали. Они полным составом, облепив скамейку около входа в жилой корпус и наплевав на запрет курения вне отведенных мест, смолили сигареты. Судя по заполненному цинку, давно и много. Увидев, зашедших на территорию ПВД, друзей их напряженные лица просияли, однако тут же, как подсолнухи на ускоренной сьемке, свялились и посерели. Агрессивная и пьяная походка Рябинина, неулыбчивый Катаев дали понять, что что-то пошло не так.

— Сигарету дайте, — Рябинин смял и выбросил пустую пачку и без перехода ответил на немые вопросы всех присутствующих, — не успели, ни хера… Пока вола канифолили, умер боец…

— Бл… ь — за всех отреагировал Бескудников.

— И что теперь? — спросил Долгов, дождавшись пока Рябинин, жадно в три затяжки, убил сигарету, — нам-то что будет?..

— Нам ничего, — Костя попытался плавно интегрироваться в разговор, — ну, мне, по крайней мере, фэйсы так сказали…

— У других проблемы будут… — Рябинин вытащил из бокового кармана второй пузырь.

Он вновь хрустнул пробкой. Его никто не останавливал, пока содержимое перетекало из бутылки в желудок. Лишь Бескудников, воспользовавшись секундным тайм-аутом, потянул майора в жилое помещение:

— Серый, хорош бухать на виду у всех… Пошли в человеческих условиях нажремся…

— Мы, правда, к другому поводу готовились, — хмуро вставил Долгов.

Рябинин сопротивляться не стал и вся опермасса переместилась на кухню.

Очередная тяжелая ментовская пьянка. Минимум разговоров — максимум спиртного. Стопки за упокой трансформируются в тезисы виновности, вынимающая душу злость подталкивает, нет, бьет с разбега, к вопросам глаза в глаза. Общий порыв един и целостен, вот только кто-то воспринимает это как личное, а кто-то, отведя взгляд, посчитает, что «этих козлов» накажет Бог.

В какой-то момент, в силу глобального алкогольного опьянения, все разговоры вдруг стали риторическими, темы, вися в табачном пространстве, озвучивались фоном сборника ДДТ. В общем, никто никого не слушал. Все устали от этих потерь, подстав и ненужности собственных усилий.

В какой-то момент Катаев, потянувшись кружкой за новой порцией разливаемой водки, в кругу оперских кулаков не заметил рябининского. Подняв, тяжелеющие глаза, он не увидел за столом и самого Сергея. Алкоголь еще не замыл память о его словах, потемневших глазах и злобы, биоволны которой шатали даже опытного подполковника ФСБ.

— А Рябина где? — обратился Костя к столующимся.

Кто-то пропустил его вопрос мимо ушей, кто-то пожал плечами. Долгов неуверенно кивнул на выход:

— Перекурить, по ходу, вышел…

Как будто кого-то смущал табачный смог, повисший в кухонном помещении. Катаев аккуратно выпростал ноги из-под стола и вышел в спальник.

Койка Рябинина была нетронута. В самом же помещении вообще никого не было.

В слабой надежде, что Сергей курит при входе, Катаев вышел на пандус. И здесь мимо.

Уже холодея и понимая, что непоправимое вот-вот произойдет, он побежал к штабному корпусу, на втором этаже которого проживало руководство Центра.

Катаев, из обрывков разговоров Бескудникова, да и одного своего знакомого из штаба УВД, слышал, что карьерная лестница для Рябинина была заколочена давно и наглухо. Причина тому принципиальная прямота в решении скользких и конъюнктурных вопросов, перманентное озвучивание, несмотря на должности и звания, мудаков мудаками, собственное мнение, не всегда совпадающее с линией начальства. Да и того, что Костя насмотрелся здесь, было достаточно для прогнозов на ближайшие пять минут. Разговор явно назрел. Мудака назовут мудаком.

Катаев, в душе этого желая и ощущая себя утлой посудиной, плыл по фарватеру агрессии, оставленному Рябининым. Он безошибочно, при входе в здание, повернул на лестницу второго этажа, уже услышав тяжелые шаги и хлопающие двери.

Рябинин, не знал в какой комнате квартировал Жо-ганюк, поэтому грубо дергал все двери подряд. Рванув ручку, он, не заходя окидывал чугунным взглядом, присутствующих и, не узрев искомого, шарахал обратно.

Когда Костя появился в коридоре, Сергей стоял на пороге последнего кубрика.

— Где Жоганюк?! — не увидев объекта розыска, рявкнул тот вглубь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее