Читаем Чеченский детектив. Ментовская правда о кавказской войне полностью

— Давай говори! Добровольно, бл… ь! Выдаю! В камеру, на хер! — лёгкая степень алкогольного опьянения не отпускала Лаврикова из образа рулящего. Кутузов, видя, что чеченец без опаски распаковывает мешки, подошёл сзади к Лаврикову и шепнув: «Меня в кадре отфиксируй» направился к Турпалу. Деловито взрезал ножом упакованное и выложил перед видеокамерой в рядок: радиостанцию, четыре магазина, АКМС, 4 гранаты Ф-1, 2 — РГД и вывернутый раструбом мешок с жирно блеснувшей тусклой массой патронов.

— Где находится второй схрон? — подчёркнуто официально, работая на камеру, спросил задержанного Кутузов.

— Тут… Рядом… — повернулся тот в сторону.

— Пройдёмте… — Миша взял его за рукав, и они двинулись в направлении указанном главным действующим лицом.

Метров через пятнадцать Турпал остановился, заученно смотря в камеру.

— Зыдес, — он воткнул лопатку в склон и начал копать.

Процедуру вскрытия схрона, икая, снимал Лавриков. Турпал работал лопатой, рядом с ним, соответственно в кадре, с плакатно-мужественным выражением лица, с автоматом наперевес, монументился Миша Кутузов.

Махнув Бесу «смотри за двоих», Костя спустился в каньон, чтобы помочь Долгову уложить в сумку «мечта оккупанта» откопанное барахло.

— Мишаня, нормально рисуется, — негромко сказал Саша, уталкивая мешок с патронами.

— Главное в нужном месте и в нужное время, — ответил Костя, — о, смотри уже обратно идут.

Действительно, выкопав из второго схрона и, даже не распаковывая свёртки, делегация шла обратно. Пятидесятиметровое присутствие «зелёнки» напрягало даже «сурового» Кутузова и вмазанного Лаврикова. В местности, где закончилась война, но не начался мир не до романтических рисовок на фоне гор и лесов.

— Уходим? — поднялся Катаев навстречу Кутузову.

— Всё выкопали, пора уезжать, — чересчур поспешно, на ходу, не останавливаясь, ответил Миша, подталкивая рукой Турпала в спину. Полуобернувшись назад, отпустив повисшую на шее камеру и вцепившись в автомат, также торопливо за ним просеменил Лавриков. Костя затянул ремни баула и закинул сумку на плечо. Полминуты подождали Беса, подтащившего мешок с содержимым второго схрона.

Судя по глумливой улыбке на физиономии, скоростное отступление руководителя было напрямую связано с его очередной выходкой.

— Видали, как поскакали, — подмигнув Долгову и Катаеву, срифмовал он. Парни, не торопясь, шли к машине. Долгов, чуть отстав, страховал с пулемётом сзади.

— Мне надоел этот сериал, и я сказал, что в «зелёнке» какое-то подозрительное движение, — скалился во весь рот Бескудников, — мужчины плюнули на вторую серию и чесанули… а то меня уже в сон клонить стало.

Костя еле сдержал смешок — на них оглянулся Лавриков, пялившийся по сторонам с тревожным выражением лица.

У машин было всё спокойно. Быстро закидав трофеи и смотав ступни Турпалу, все расселись по своим местам. В последний момент Лавриков не выдержал. Или алкоголь всё-таки пробил гол в раздевалку или Саша решил добавить этому выезду признак «боевого» — головная машина уже тронулась с места, когда он, вскинув автомат в задний проём, шарахнул в сторону лесистой сопки длинную очередь. Кутузов, сидящий за рулём отъезжающего УАЗа, услышал стрельбу, припал к рулю и дал газу. Катаев, также пригнувшись, завертел головой, а Долгов чуть не вывалился с заднего отсека скакнувшей машины.

— Краб-девятый! Что у вас?! — заорал в рацию Костя, вызывая Беса. Прыгая как мячики, УАЗы неслись по просёлку. Никто больше не стрелял.

— Краб-2, — это Краб-9, — зашипел динамик.

— Говори! — отрывисто бросил Костя.

— Случайный выстрел! Как понял?!

Позже Бескудников рассказал, что после эпатажной выходки на Лаврикова так заорал весь экипаж, что тот с виноватой улыбкой, моргая, лишь пару раз проблеял: «Я только “зелёнку” прострелять хотел…». В детстве Александр смотрел много фильмов про фашистов.

Всего этого экипаж первой машины не знал, основной тревогой после этих дурных выстрелов было одно — чтобы никто не обратил на них внимания. Не нужного. Поэтому Костя ещё раз повторил:

— Не понял? Повтори…

— Эксперт был пьян и фокус не удался, — абсолютно не уместная ирония Бескудникова лишь раздражала.

— Тьфу, бл…! — в сердцах сплюнул Костя, — ещё из-за такой херни нарваться не хватало…

— Бог даст, проскочим, — вздохнул Миша, — другой дорогой едем…

Классическое правило любой диверсии — возвращаются другим путём. Сверяясь с разложенной на коленях картой, Костя, продолжая демонстрировать штурманские способности, избрал направление через село.

Унылый пейзаж улиц чеченского села тридцатисекундной короткометражкой проскочил за бортом. Через несколько километров машины выскочили на дорогу, ведущую к трассе Хасавюрт — Грозный и увеличив путь домой на десять километров, без происшествий добрались до Пункта Временной Дислокации.

Глава VIII

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее