Именно так обычно развивались грезы Ндулу, и мужская жестокость, их похоть, их экстаз, изливавшиеся в их «почти крике», ощущались ею более пылко и болезненно благодаря ее расе. Ндулу выросла на территориях американских нефтяных компаний в Западной Африке и Европе, поступила в институт на американском Среднем Западе и теперь жила в Нью-Йорке, где работала графическим дизайнером. В детстве, юности и начале своей взрослой жизни она привыкла думать, что ее кожа, волосы и черты лица образуют в целом внешность, которая колеблется между оценками «приемлемо» и «нетерпимо». В особенности это касалось оттенка ее кожи. «Зимой, – говорила Ндулу, – это еще ничего. Летом, что бы я ни делала, она темнеет. Летом я не могу даже смотреть на себя». Она рассказывала, как ее мать всегда говорила, что более светлая кожа выглядит привлекательнее, чем темная. Когда мать Ндулу была маленькой, она видела, как восторженно ее мать любуется более бледным лицом тети Ндулу. «В чернокожих семьях всегда есть эта проблема, – сказала Ндулу. – И в Африке тоже. Моя тетя была первой красавицей деревни, потому что она была очень светлокожая. Моя бабушка все свое время уделяла ей».
Став подростком, Ндулу сделала то, что делали все девочки ее западноафриканского города, то, чему она научилась у своей матери еще до того, как начала говорить. Чтобы ее волосы не были такими курчавыми, она мазала их бледно-желтым жиром. «Он не был таким густым, как масло, но все же был очень жирным и более маслянистым, чем сливочное масло. Надо было нанести очень много этого жира. На солнце он таял и стекал по обеим сторонам лица».
Сейчас, живя в Нью-Йорке, Ндулу старалась избавиться от необходимости мазать волосы маслом и стриглась очень коротко. Но она все еще не избавилась от прежнего отношения к себе и даже не надеялась на это. «Это очень распространенная практика. Не думаю, что знаю хоть одну темнокожую женщину, которая не использует жир. Просто мы должны это делать, чтобы заставить наши волосы выглядеть белее. Ненавижу это: жир напоминает мне о том, кто я такая и кем не являюсь».
Она добавила, что прочитала роман Тони Моррисон «Самые синие глаза» и заговорила об уроках, которые извлекла из этой книги. «Я знаю, какой должна быть, я знаю путь, которым я, надеюсь, смогу этого достичь, – все это наполняет меня внутренней силой. В колледже я написала эссе о том, что все равны и одинаково красивы. Но я не чувствую ни того, ни другого». В ее колледже почти 100 % студентов были белыми, подруги Ндулу образовывали замкнутую группу темнокожих женщин. Они часто говорили о темнокожих поп-звездах и студентах, фантазировали о них, говорили о превосходстве темнокожих мужчин: о размерах их членов, гладкости их кожи. Ее гомосексуальные друзья, белые азиаты, вели себя точно так же. И все это время Ндулу хотелось, чтобы на нее было обращено страстное желание белого мужчины. «Во всех моих фантазиях присутствовал белый мужчина, кроме тех случаев, когда он оказывался безликим. Он невероятно красив – высокий, с голубыми глазами и густыми темными волосами». Обязательным элементом являлось ощущение, что он сильно хочет ее.
Официант был довольно высоким, широкоплечим, с голубыми глазами и темными волосами. «Он был великолепен», – позднее говорила она. Она вошла в туалет, он последовал за ней, полностью отвернул кран, и вода хлынула сильным, шумным потоком. «Сколько шума может произвести поцелуй?» – тихо спросила она, когда они начали. Он прислонился к стене, притягивая ее к себе. Она уперлась ладонями в плитки по обе стороны от его плеч, его пальцы обхватили ее ягодицы. В какой-то момент он вытащил член из штанов, она чувствовала его твердость у своей талии. Ей было жаль, что это не она стояла спиной к стене, но это не имело значения, его сильные руки прогоняли любые мысли.
Вода продолжала ровно и гулко шуметь. «Соси его», – приказал он ей. Его голос, даже больше, чем черты лица, казался возникшим из глубин ее воображения, из мгновений, когда ее обуревали тайные желания. В произнесенных им словах не было даже тени просьбы.
Она отняла руки от стены, выпрямилась и отступила назад. Он снова сказал ей, чего он хочет.
«Я должна идти», – сказала она.
«Нет, ты не уйдешь».
«Я должна уйти».
«Останься».
Она попробовала уйти, но, когда повернулась, не смогла отпереть замок.
Она запротестовала: «Я пьяна. У меня есть бойфренд».
«Правда?» – Он крепко держал ее.
«У меня есть бойфренд, – солгала она. – Мне нужно идти».
Что-то изменилось в его лице, и когда он снова заговорил, в его голосе больше не было слышно самоуверенности, как будто ее смыло потоком воды. Он выглядел дезориентированным, потерянным. «Хорошо», – сказал он. На сей раз ей удалось отпереть замок с первого раза.