Чего мужчины не знают

Квартира мадам Гюэрман состояла из трех комнат. Рядом с гостиной, прекрасной по своим пропорциям комнаты в три окна, обставленной ужасной золоченой мебелью, обтянутой шелком цвета слегка подгнившей клубники, находилась маленькая темная столовая, по словам Марион – в нормандском стиле, и спальня с ее гордостью настоящей староанглийской кроватью. Это была кровать с четырьмя высокими колонками, небольшим балдахином из кретона и действительно замечательным матрасом. В Америке такую кровать можно было бы купить в любом мебельном магазине, но Франк с почтением узнал, что кровать была настоящей английской и являлась в Париже ценной редкостью. С годами он даже привязался к этой кровати, как привязываются к дачному месту, которое регулярно посещают.

Связь Франка с Марион, в одно и то же время бывшая и мимолетной, и постоянной, длилась уже пятый год. Он получил мадам Гюэрман в наследство от парижского корреспондента американских газет и хранил ее, как приятное дополнение к путешествиям. Франк Данел испытывал характерно американский ужас перед одиночеством. Когда он бывал в Париже, Марион ни на минуту не оставляла его одного. Она умела быть ему полезной и с радостью применяла свое умение на деле. У нее была хорошая внешность, – правда, по сравнению с американскими она была чуть-чуть коротконога и широка в бедрах, но это только еще больше подчеркивало ее характерно французские черты: у нее были синие глаза, темные волосы и чудесная кожа. Марион легко относилась к любви. Эти маленькие стастные столкновения были неотделимой частью ее размеренной жизни, так же, как посещения парикмахера и массажистки и примерки у портнихи. В ней не было и доли той навязчивой назойливости, с которой липнут в Париже к иностранцам женщины, сделавшие это своей профессией. Она с удовольствием принимала подарки, но не гналась за деньгами. У нее было кое-что, что она называла своей «рентой», – ежемесячный чек, который регулярно присылал ей какой-то пожилой господин в благодарность за ее внимание, которым он пользовался когда-то. Марион гордилась тем, что она по-своему вознаграждала Франка за маленькие подарки и драгоценности, которые он оставлял на ночном столике в ее спальне. Она приглашала его к себе ужинать, держала для него хороший коньяк, однажды даже удивила его, подарив ему серебряный карандаш с его монограммой. Она гордилась также своей опытностью в искусстве любви и предавалась ему с таким-же честолюбием, как виртуоз, который дорожит аплодисментами слушателей.

Все это было мило и очаровательно. Франк не мог понять – почему сегодня все это немного раздражало его. Когда он вошел в спальню, его покоробили приветливо спущенные оконные шторы и приготовленная уже кровать с откинутым одеялом. Ему не нравилась эта парижская манера посвящать послеобеденные часы любви. Неожиданно он почувствовал, что для него невыносимо, когда его называют «мон пти шу» после объятия. Тем не менее он вынес все это терпеливо и добродушно. Он был одним из редких мужчин, обладающих врожденным инстинктивным умением обращаться с женщинами. Сами женщины так часто говорили ему об этом, что он начал тщеславиться этим и прилагать все усилия, чтобы оправдать похвалы. Пармские фиалки и полудрагоценные камни для Марион. Мимозы и нежное внимание по отношению к Эвелине. Эвелина. Как бледный призрак ее видение, затрепетав, промелькнуло в спальне Марион, и Франк сразу же отогнал мысль о ней. Марион питала слабость к запаху сандалового дерева, которой Франк никак не мог разделить с нею. Ее ванная комната была полна всевозможных таинственных предметов, точно склад бутафории в провинциальном театре. Франку снова показалось, что его волосы всклокочены: он всегда испытывал это чувство, когда что-нибудь выходило не так, как следует и не так, как он хотел. Он был рад, когда снова вернулся в гостиную, оставив Марион заниматься ее туалетом в спальне.

У Марион был телефон, и она очень гордилась им. В Париже иметь телефон было далеко не рядовым явлением. Его поставил американский журналист для себя.

– Ты не будешь иметь ничего против, если я позвоню жене? – вежливо спросил Франк, и Марион не имела ничего против.

Понадобилось некоторое время, чтобы добиться соединения с отелем «Клеридж», и вызвать миссис Данел. Но наконец Пирл подошла к телефону, и ее голос был слышен совершенно ясно.

– Алло, дорогая! Алло, дорогая!

– Ты звонишь с опозданием – я уже в полной боевой раскраске, обедаю с Сустерлендами перед тем, как отправиться в театр…

– Извини. У меня совещание. Есть что-нибудь новое?

– Да, очень важное. Я наконец нашла собаку, которую хотела иметь. Я вчера была в одном собачьем питомнике и теперь просто без ума от этого пса. Настоящий красавец сын английского чемпиона. Я не дождусь, когда смогу показать его тебе…

– Сколько? – спросил Франк. Как все богатые люди он был осторожен в денежных вопросах.

– Просят пятьдесят фунтов, но я уверена, что они еще уступят. Могу я купить его?

– Если ты настолько без ума от него…

Лондонский телефон откашлялся.