Дождь уже прошел, когда он вышел из такси и медленно пошел вдоль по набережной. Там стояло несколько удильщиков и казалось, что они так и не уходили с набережной еще с тех пор, когда Франк был студентом. Мать послала учиться в Париж. Она была светской женщиной, и французская кровь быстро переливалась в ее жилах. Она хотела, чтобы Франк говорил по-французски, и втайне желала, чтобы француженки взялись за его воспитание в любви что и было сделано. Франк улыбнулся, вспомнив о матери, умной, красивой, аристократичной матери с ее тяжелыми, усталыми веками, которая так гордилась своим красивым сыном, что хотела дать ему первоклассное воспитание даже в этой области жизни. По-видимому, она была невысокого мнения об американском подходе к любви.
Франк отогнал от себя эти неподобающие мысли о матери и взглянул на реку. Мимо проплыли две маленькие лодочки, небольшие перламутровые облака не спеша летели по небу, деревья на противоположном берегу были одеты скудной зеленью: в общем весь вид производил слегка сентиментальное впечатление. Он вспомнил восхитительный роман с молодой художницей, который был у него в бытность студентом. Она писала невообразимые картины подсолнечники, декадентские подражания картинам Ван-Гога и могла по получасу не умолкая смеяться над Франком.
Внезапно он почувствовал себя постаревшим и лишним. До обеда абсолютно нечего было делать. Как все перегруженные работой люди, он не выносил одиночества и безделья. Он отошел от нагонявшей тоску реки, остановил проезжавшее такси и отправился в отель. Там он поболтал с мадам, у которой было лицо старого мудрого попугая и которая знала жизнь. Он поболтал с портье, он поговорил по телефону. Он оставил для себя столик в ресторане «Бык на крыше», заказал билеты на ревю, которое пользовалось в это время успехом, и глубоко вздохнул при мысли о предстоявшем ему вечере в компании Фаррера и его жены. Он отправился к себе в комнату, стараясь разогнать все возраставшее беспокойство. Он разделся и принял холодный душ. Сигаретка, кофе и коньяк. Он прилег на постель. Никакого толка. Его неудовлетворенность все усиливалась. Это началось в Берлине, в клубе, в вечер его отъезда, и с тех пор все время постепенно нарастало. Франк тщательно избегал называть любовью это чувство болезненного беспокойства. В его жизни было уже слишком много увлечений, чтобы он мог верить в любовь. Он закрыл глаза и тщетно попытался заснуть. Вместо этого он начал грезить. Он мечтал о многих очаровательных, восхитительных вещах, которые могли бы утишить его неудовлетворенность. Во всех этих грезах и мечтах участвовала Эвелина. Он не мог заснуть, снова и снова его глаза открывались, и, затягиваясь сигареткой, он видел два высоких, до пола, окна с маленьким балкончиком перед ними, аспидные крыши, голубей на водосточной трубе и слышал звуки автомобильных гудков внизу, на улице. Снова закрыв глаза, он вошел с Эвелиной забавный дом на рю де Севр, в котором жил будучи студентом.
Однако он по-видимому все же заснул, потому что, когда он проснулся, солнце уже скрылось и y него горела голова. Некоторое время он лежал почти не думая. Потом взял записную книжку, которую положил на ночной столик вместе с ключами и бумажником, и отыскал в ней номер телефона. Не вставая с постели, он взял трубку и попросил соединить себя с Берлином, Олива 03784, фрау Эвелина Дросте. Спешно.
«Безумие», – подумал он. Но он был рад. Он лежал, ожидая, пока его соединят с Берлином, и вдруг заметил, что у него усиленно бьется сердце. Он улыбнулся, удивленный и немного растроганный самим собой. На этот раз соединения было добиться не так легко, как с Пирл в Лондоне. Но, наконец, после многочисленных звонков, взволнованной переклички между телефонными станциями Парижа и Берлина, после неразборчивого голоса служанки, оравшей что-то в телефон, неожиданно около него оказалась Эвелина.
– Франк?
– Эвелина?
– Да.
– Вы одна?
– Нет… то-есть, да…
– Слушайте, дорогая, вы должны приехать ко мне. Я окончательно осиротел без вас, я думаю о вас все время, я просто не могу вынести этого. Молчание.
– Вы получили мои цветы?
– Да. Спасибо.
– Вы любите меня, Эвелина?
Молчание.
– Да… Франк.
– Тогда вы должны приехать сюда, немедленно. Мы совсем не видели друг друга в Берлине. Здесь будет так чудесно. Вы приедете?
– Но это невозможно.
– Это простейшая в мире вещь. В десять сорок пять вы садитесь на поезд в Шарлоттенбург и приезжаете в Париж на следующее утро в одиннадцать тридцать. Я встречу вас на вокзале. Мы чудесно проведем время, а на другой день, утром, я посажу вас в аэроплан и вы снова будете дома. Только приезжайте. Вы должны это устроить – разве вы не чувствуете, что должны.
В телефоне послышались какие-то слова. «Если она скажет нет, вся моя поездка ничего не стоит» – подумал он. Он уже чувствовал тоскливое ощущение разочарования.
– Если бы я понадобился вам, я отправился бы на край света, быстро крикнул он в телефонную трубку.
Последовало молчание, продолжавшееся секунды две.
– Вы кончили разговор? – вмешалась телефонистка.
– Хорошо. Я приеду, услышал Франк.