– Слушайте, Эвелина. Слушайте! – в волнении закричал он. – Я буду на станции. Но если случится так, что я пропущу вас, поезжайте прямо в отель Бургон, на плас де ла Бургон. Запомните. Вы приедете, как моя жена… вы слышите? Лучше запишите.
– До свидания, – снова раздался ее голос.
Франк все еще продолжал кричать в телефонную трубку.
– Берлин повесил трубку, заявила телефонистка.
Франк глубоко вздохнул. Он забарабанил всеми десятью пальцами по груди, в радости выпятив ее до предела. Все время насвистывая, он начал вдевать в рубашку жемчужные запонки. Теперь он чувствовал, что сможет навязать Фарреpy столько партий апельсинов, сколько только пожелает. Эвелина приедет. Всегда можно добиться того, чего хочешь.
5. Среда. Она
День Эвелины ежедневно начинался с неудачи. Каждый день она собиралась начать свое утро следующим образом: встать в семь часов, проделать гимнастику около открытого окна, принять холодный душ и затем весело усесться за завтрак вместе с семьей, во главе стола, чтобы составить компанию мужу, самой присмотреть за хозяйством, а потом, когда все будет в порядке, самой отправиться с детьми гулять, какая бы ни была погода.
Но каждое утро обычно было так: еще в полусне она уже боялась проснуться и чувствовала, как ее сон становится все слабее и слабее по мере того как светлеет в комнате. Ее голова казалась ей тяжелой, утомленной и неестественно большой. Судья, когда ему приходилось участвовать в процессе, подвергал свое горло таким же сложным процедурам, как если бы он был прославленным тенором. Когда Эвелина слышала, как он откашливался, отхаркивался и полоскал горло рядом в ванной комнате, она натягивала одеяло на голову и предстоявшее ей испытание-необходимость встать и жить, как другие, казалось ей невыносимой тяготой. Если ей везло, ей удавалось снова заснуть, в то время как судья на цыпочках выбирался из комнаты.
Когда она проснулась, был почти уже полдень. Рядом с ее кроватью, с щеткой и пыльной тряпкой в руках стояла Вероника, строго и возмущенно заявлявшая, что ей надо убрать комнату. Хозяйство было налажено без помощи Эвелины. Дети уже гуляли с фрейлейн. Оставалось только с тоской расстаться с кроватью и скользнуть босиком в ванную комнату, где Эвелина в какой-то одури провела следующий час.
Для несчастливых не существует хорошей погоды. Дождь еще усугубляет их горе, а солнечный свет поражает контрастом между своей радостностью и их тоской. Эвелина сидела в ванне, был один из тех несчастных дней, когда вода была только тепловата и ее было мало. Солнце сияло множеством маленьких огоньков на матовом, неровном стекле окна. Эвелина, унылая и подавленная, скорчилась в ванне, подобрав колени к подбородку и нахмурив лоб.
Теперь Франк подъезжает к Парижу. Она хотела бы знать, какой на нем теперь костюм и галстук ей было бы легче тогда его припомнить. Она трудилась, стараясь восстановить в памяти его лицо и очертания его фигуры. Так трудятся те медиумы, которые на сеансах вытаскивают из собственной головы эктоплазму. Ее усилия были так велики, что она даже перестала дышать, но вдруг перед ее плотно закрытыми глазами появился Франк. На нем был светло-серый костюм и галстук в крапинку, который был так близко к ее глазам, когда Франк поцеловал ее в первый раз, в такси, между Дюссельдорферштрассе и Гедехтнискирхе. Она рассеянно намылила колено – все равно нельзя было удержать это видение больше чем на секунду.
Она постаралась перенестись к нему, в Париж. Она была в Париже один раз, во время свадебного путешествия. Все, что она помнила о Париже, была жара, бесконечное хождение по Лувру, причем они все время попадали обратно в туже самую маленькую комнатку с висевшими в ней картинами второстепенных Фламандских мастеров, – и насмешливые взгляды лакеев, которые, по-видимому, считали их далеко не шикарными. Странно выглядевшие омнибусы, виды, неприятности – Париж, в котором трудно было представить себе Франка Данеля. Эвелина выбралась из ванны, медленно вытерлась и попыталась встретить жизнь лицом к лицу. Она была в самом постыдном положении. Ей нечего было делать, кроме как сидеть в углу и припоминать кусочек за кусочком, минуту за минутой, слово за словом все, что сказал или сделал Франк. Все это было еще так близко, так мило и так печально. Она чувствовала, что ничто в ее жизни не имеет такого значения, как эта неделя, проведенная с Франком Данелем в Берлине.