Даша не все поняла, уловила на слух, но ощущение от этого стебного вроде стихотворения было мрачное и тревожное. И папа только усилил эту мрачность:
– А что, вполне вероятно. Еще месяц-другой подобной лихорадки, и у кого-нибудь нервы стопудово не выдержат.
– Кстати, это стихотворение интересную проблему освещает, – сказал дядя Коля. – Позицию пролетариата.
– В смысле?
– Лет сто назад рабочий класс ненавидел хозяев фабрик и заводов, а заодно царя с правительством. А теперь рабочие ненавидят интеллигенцию. Видят в ней угрозу, что из-за интеллигенции закроют оставшиеся фабрики и заводы и они останутся без работы.
– Да, эт точно, – кивнул папа. – И если раньше рабочие все-таки ценились, то теперь желающих работать как грязи. И только кто-то вякнет про повышение зарплаты, ему сразу: да я тебя лучше уволю и возьму другого, без претензий. Или таджика обучу, который за «Роллтон» будет впахивать.
– А вообще, – спросила мама, – он есть, рабочий класс?
Тетя Маша улыбнулась:
– Стихотворение Всеволода демонстрирует – есть.
– Это вряд ли уже классом можно назвать, – отозвался дядя Коля. – Осколки, скорее. Хотя, судя по их поведению, рабочих этого Вагонзавода, где делают танки, они себя чувствуют гегемоном.
– Да ничего они не чувствуют – им указку прислали, они помитинговали, чтоб неприятностей не было лично у них.
– А, Сев, – вспомнил папа, – ты же недавно с Шаргуновым в Челябинске на заводе был. Что рабочие говорят?
– Хм, – дядя Сева потянулся, вспоминая что-то занятное. – Говорил в основном Шаргунов. Про антинародный режим, рабочие комитеты, про роль пролетариата… Рабочие слушали с открытыми ртами – наверно, с перестройки такой экспрессии не слышали… Потом, уже после официальной части, один мужик подошел и сказал, что тут не слова нужны, а автомат.
– Во, во, это правильно! – Папа стал наполнять рюмки. – Мне тоже «АКа» часто снится…
Дядя Коля поморщился:
– Что тут правильного? Опять революция?
– А как эту власть свалить? Она до последнего держаться будет. Точнее, до последней капли нефти.
– Так, Роман, ладно, – остановила мама. – Теперь твоя очередь читать.
Папин пыл мгновенно исчез:
– Я же не поэт.
– Не капризничай. У тебя есть стихи. Прочитай то, где считалочка.
– Считалочка? – оживилась Настя. – Вышел месяц из тумана?
– Нет, другая, грустная… Давай, Роман, сегодня я могу требовать всё на свете.
– Искать надо. Я наизусть не помню. – И он ушел на лоджию.
– Хороший кабинет, – оглянулся дядя Сева. – Отсек такой…
– Девочки, – заговорила тетя Лена, – а что вам на Новый год подарили?
– Мне – лампу-Лосяша! – бойко ответила Настя.
– Это что такое?
Мама объяснила:
– Настольная лампа в виде Лосяша из «Смешариков».
– М-м, интересно! А тебе, Даш?
– Сережку…
– Представляете, – стала объяснять мама, – такая сережка красивая, стильная – серебро, – но Даше больно. Обидно: то ли ухо зарастает, то ли она бракованная.
– Покажи, – попросила тетя Лена.
Даша выбралась из-за стола. Сережка лежала в шкатулке на ее письменном столе… Когда вернулась, папа уже нашел свое стихотворение, просматривал его, беззвучно шевеля губами.
– Ну-ка, – тетя Лена приняла сережку на ладонь. – Так, конечно! Она не для уха, а для пупка!
– Бли-ин, – расстроилась мама, – точно! И что делать теперь? Сдать обратно как-нибудь?
– Пусть лежит, – сказала Даша; сообщение тети Лены ее не удивило – сама почти сразу догадалась.