Чего желает повеса

Из толпы донеслось приглушенное хихиканье, но Дэвид, стиснув кулаки, заставил себя спокойно улыбнуться.

– Правда? Что-то ничего интересного я не заметил. – С деланым равнодушием он обратился к записям. – Так, это что? «Герцог Э.» Наверное, имеется в виду старик Элкингтон?

Улыбка Трева вмиг исчезла, сменившись холодной маской, и с наигранным удивлением он произнес:

– Конечно, нет: это твой брат, Эксетер. Он уехал за границу, а управлять поместьем поставил тебя, не так ли?

Это было скорее обвинение, чем вопрос, но Дэвид хладнокровно ответил, едва сдерживаясь, чтобы не разбить в кровь наглое лицо перед собой:

– Все правильно.

Его спокойствие, похоже, взбесило Трева и всех остальных. Джордж Эванс вышел вперед и заявил:

– А это пари я, похоже, пропустил. Ну-ка давайте и я сделаю ставку.

Дэвид увидел, как Эванс демонстративно сделал запись о том, что поставил немалую сумму в пользу обстоятельства, что лорд Рис разорит своего старшего брата, герцога Эксетера, а потом как ни в чем не бывало повернулся к нему и спросил:

– Ты пришел рассказать, как опустошаешь сундуки брата?

Дэвид вскинул бровь и возразил:

– А вам это доподлинно известно? Боюсь, вы проиграете, джентльмены.

– Ну, это вряд ли! А вот ты уж точно проиграл, – раздался злобный голос из толпы. – Из-за тебя полиция всех нас считает фальшивомонетчиками! Тебя больше не примут ни в одном приличном доме. Никто из нас никогда не сядет с тобой за стол выпивать или играть в карты. С тобой покончено, потому что ты поставил под удар репутацию каждого из нас.

Джентльмены одобрительно загудели, а Дэвид, выпрямившись во весь рост и оказавшись выше своего обвинителя на пару дюймов, взглянул на него сверху вниз и заявил:

– А я думал, что твою репутацию погубила совсем другая история. Не ты ли облагодетельствовал старика Мелчестера сынишкой? Леди Мелчестер дама щедрая, особенно в своем будуаре.

Заметив, что завладел всеобщим вниманием, Дэвид повысил голос, чтобы услышали все эти лицемеры, и продолжил:

– Раз уж вы обвиняете меня во всех смертных грехах, то подумайте вот о чем: далеко не все мои знакомые имели дело с полицией. Может, они просто составили список самых известных картежников Лондона и ко мне это не имеет никакого отношения? Ведь я не назвал полицейским ни одного имени.

– Ты бросил тень на нас всех! – прорычал Трев. – На всех! Ты играл как… как…

– Как ты сам? – спокойно закончил Дэвид. – Это моя ошибка, признаю. Наверное, следовало упомянуть этот факт в полиции.

Джентльмены зашептались между собой, но никто, включая самого Тревенхэма, не решился возражать Дэвиду.

– Что ж, господа, желаю всем хорошего вечера. – Дэвид направился было к выходу, но, будто что-то вспомнив, вернулся назад. – Боже мой, я ведь забыл сделать ставку. Изящно расписавшись под последним пари Эванса, поставив один фунт против того, что брат разорится, Дэвид положил перо и с ленивой усмешкой заметил:

– Глупость, конечно, только идиоты могут надеяться на то, что Эксетер потеряет хоть пенс.

И, гордо выпрямившись, он пошел к выходу – прочь от ухмылок бывших друзей по кутежам, прочь от их возмутительных обвинений и лжи. Его тело, казалось, двигалось само по себе, независимо от разума. Ему пришлось собрать все силы, чтобы уйти от них вот так, спокойно и расслабленно, когда внутри все кипело и хотелось рвать и метать, швырять бокалы и переворачивать столы.

Кто-то коснулся его плеча, но он скинул руку. Его глаза ничего и никого не видели, кроме выхода впереди. Надо дойти до двери, не теряя самообладания, и тогда все будет хорошо, он переживет позор этого вечера, а потом сделает все, чтобы вернуть себе доброе имя. Как? Пока Дэвид не имел об этом понятия.

На пороге его настиг лакей и, слегка запыхавшись, произнес:

– Ваше вино, сэр.

Дэвид взял бокал, одним глотком осушил его и потянулся к бутылке.

– Э… вам налить, сэр? – спросил удивленный слуга, но Дэвид взмахом руки отослал его, нахлобучил шляпу и вышел из клуба, прихватив и бутылку.

И опять, как час назад, ноги сами понесли его в неизвестном направлении. Спотыкаясь, то и дело прикладываясь к бутылке, Дэвид шел куда глаза глядят.

Сколько бродил по улицам, он не знал. Бутылка опустела, походка у него стала неровной. Дэвид знал, что хромает, но не было никаких сил – ни физических, ни душевных, – чтобы это скрывать. Бургундское затуманило разум, но отчаяние никуда не делось. Дэвид мог бы сейчас пылать от ярости из-за предательства кузена и презрения друзей по кутежам, которым было наплевать на его грехи, пока они не начали угрожать их фальшивым маскам благопристойности, но сейчас хотел лишь одного – забыть. И вино было лучшим помощником в таком деле, но оно кончилось, и Дэвид повернул домой.

У двери его встретил Беннет:

– Добрый вечер, сэр.

Дворецкий совершенно невозмутимо взял у него шляпу, словно в том, что хозяин пришел так поздно, пьяный и хромой, не было ничего особенного.

Впрочем, раньше так оно и было, вяло подумал Дэвид, просто он как-то не обращал на это внимания.

– Вот. – Дэвид отдал ему пустую бутылку и, пытаясь стянуть перчатки, уронил одну на пол. – Принеси еще вина, ладно?