Чек за жизнь

— Неужели вы во имя спасения остальных начнете что-либо предпринимать, если даже овладеете этой информацией?

— Да, конечно. Я бы сделал это.

— Вы смогли бы поделиться этой важной информацией с другими? Например, неожиданно выбежать на сцену, выхватить микрофон и громко объявить об этом, даже если это стоило бы вашей жизни?

— А что терять?

— Я вам поведаю исход: вас убили бы на месте. А люди, которым вы хотели помочь, сочли бы вас за ненормального. Потому что первым не нужен заложник, владеющий их секретной информацией, а последним не выгодно что-либо предпринимать, получив ее. Поверьте мне на слово. Они продолжили бы ждать манну небесную, батюшку Христа, Аллаха, Яхве, кого угодно, но только ничего не предпринимать. Потому что им так удобно. А ваша жизнь была бы принесена в жертву зря. А теперь вы понимаете?

— Почти, — ответил я медленно и неуверенно.

— Общество не любит, когда его взбудоражат, теребят и трогают. Во все времена, народ любил жить в неведении, в незнании, просто потому что это удобно. Нас освободили от феодалов, но мы вскоре прокляли инициаторов манифеста об освобождении крестьян, и все равно вернулись к своим «хозяевам». Нас освободили от гнета царского режима, но мы все равно всплакнули о «последнем Романове». Так же было и после Сталина, на похоронах которого от неимоверно большого количества людей в давке погибла не одна тысяча людей. Мой юный друг! Мы безнадежные рабы на все времена. Но худшее из всего этого то, что мы ничего не хотим с этим поделать. Мы — рабы самих себя: своих ограниченных интересов, ограниченного кругозора и ограниченного мышления. Может быть, кто-то и не оказался бы здесь и сейчас в этом, забытом богом, провинциальном городке, на концерте этих дешевых переодетых клоунов, билет на которых стоит каких-то две тысячи рублей. Если бы «этот кто-то» когда-нибудь для себя решил, что есть и другие прекрасные города и страны, в которых можно побывать и даже жить, посещать более грандиозные мероприятия, общаться с интересными людьми. Стоит мне спросить любого из этих людей, почему он в этом сером угрюмом городке, а не где-нибудь еще, он сошлется на кого и на что угодно, но только не на свою собственную лень и нежелание быть не таким как все и жить не так, как все.

— Однако, — прервал его, я с вами согласен. У меня есть возможность уехать работать за границу. Я знаю английский язык в совершенстве, и я хороший специалист. Но я не могу оставить родителей… А возможно, вы правы. В глубине души я просто боюсь перемен и выхода из зоны комфорта. Мне лень начинать жизнь заново.

— Так зачем ее продолжать? Умрите здесь и сейчас.

— Но я ведь могу изменить свою жизнь!

— А что мешает?

— Мне бы только выжить — улыбнулся я, уловив весь смысл его слов. Он тоже улыбнулся, поняв, что добился от меня того, чего хотел.

— Вы знаете, мне теперь еще больше хочется жить! — я не сдержался и начал плакать. — Какой я был дурак! Господи!

Я вдруг вспомнил матери и отце. Я никогда не понимал, как много для меня значат мои родители! Я бы все отдал, чтобы увидеть их. Теперь я люблю их еще больше за эту чудесную жизнь, которую они мне подарили, прелесть которой я недооценил.

— Плачь, когда хочется плакать. Этого не нужно стыдиться. Как бы я хотел услышать эти же самые слова от своих детей. Как бы мне хотелось, чтобы они пожалели о случившемся.

— Уж лучше бы они оказалась на вашем месте. Тогда бы они поняли, что деньги — далеко не все.

— Жизнь их уже наказала такими же детьми, как они сами.

И ужас режет души напополам

Я поднял голову, вытер лицо и собрался с духом. В этот момент я глотнул глоток нового воздуха, как новорожденный. Ибо я действительно с этой минуты почувствовал себя новорожденным человеком. В следующие минуты, забыв о своем собеседнике, я окунулся в раздумья и, кажется было, на минуты две или три заснул. Меня разбудила суета женщины с детьми.

— Простите, пожалуйста. Он уже не мог терпеть — начала она было оправдываться.

Ее ребенок «справил свою нужду» прямо под сиденье.

— Не стоит. Все в порядке, — ответил я.

— Вы знаете, я отвела его в женский туалет и… — тут она начала часто глотать воздух, как то бывает у астматиков.

— С вами все хорошо? — задергался я.

— Там какая-то голая тетя с перерезанным горлом, — докончил ее фразу ребенок.

У меня прошлись мурашки по телу.

— Глупая женщина, очень глупая — сказал мой собеседник, который тоже слышал все это. — Неужели она поверила, что после всего, что она позволила с ней сделать, ее так просто отпустили? Это же мусульмане!

— Вот именно что они мусульмане, где слово данное мужчиной? Они обещали ее освободить, почему они не сделали этого? Почему они так поступили с ней? — спросил я.

— Они сдержали свое обещание. Для этой несчастной девушки и для людей, убивших ее, понятия «спасение» и «освобождение» были не идентичны. Они думают, что сделали благое дело, убив ее. Ведь таким образом, они освободили ее душу из грешного тела.

— Но перед этим хорошенько воспользовались! Уроды! — разозлился я.