Читаем Чехия. Инструкция по эксплуатации полностью

В случае привлекательной Кунгуты об этом можно было и не думать. К тому же она была умной и задиристой. Ее имя означает "отважная в бою", так что Пржемысла она, скорее подстрекала, чем любила. Разница в возрасте теперь действовала против супруга, так что нет ничего удивительного, что она предпочитала трубадуров, а не мужнины тирады. А бродячие певцы уже тогда толпами сходились в Прагу. Прибывали они с юга или запада, играли, скорее, на лирах, чем на мифических старочешских арфах, а пели на английском той эпохи – то есть, по-немецки.

Гриллпарцер намекает на то, что Кунгута узнала Завишу из Фалькенштейна в компании таких вот трубадуров. Я хочу утверждать, что он очаровал ее "Песнью Завиши"[101]. Благодаря матери, родившейся в Малопольше, Кунгута наверняка должна была понимать чешский язык, так что льстивые слова Завиши могли звучать для нее более интимно. Мы эту самую замечательную песню чешского миннезанга приписываем Завише из Зап, хотя практически ничего о нем не знаем. А вот лично я приписал бы ее тому красавчику, которого мы и должны благодарить за всю эту историю любви.

Знаю, что звучит это романтически. Но разве вся эта история не похожа на чистой воды роман? А ее герой – королевский charmeur (здесь: соблазнитель – фр.)? И не сохранилась ли она до настоящего времени только лишь по причине своих скандальных коннотаций? Можно было вздыхать к неизвестной "госпоже", и каждый сразу же знал, о ком идет речь. Данный вид тактичности был приписан к жанру, а любовная магия нашего рыцаря являлась тайной полишинеля.

Вот если бы у нас имелся собственный Франц Гриллпарцер, он мог бы описать нам эту историю как "Печаль Завиши" словно шекспировскую драму, в которой местный рыцарь побеждает гордого короля. Вот просто рассказ о том, как хитроумный jokulator, то есть, игрун – сегодня мы бы наверняка назвали его артистом кабаре – развлекает королеву и ее двор.

Ну чего такого он пел?


Как феникс огонь возбуждает,

и в силе его погибает,

так и милая жар мой питает,

коим горю я ночами и днями.

Только о нем, все же, ах,

ведь злых людей здесь много – страх!

так что должен я молчать,

чтобы любовь душу могла сжимать,

к тебе стремлюсь, дорогая,

и любовь погубит меня-а-а…


Все это звучало бы в переводе на современный язык приблизительно так. Только Пржемысл разъярился совершенно по старочешски, и Завише пришлось исчезнуть. Но он отомстил Отакару, сначала устроив восстание, а потом – не появившись на Моравском Поле.

Зато он прибыл в Моравию, поскольку там появилась свежеиспеченная вдова.

Второй акт выдуманной пьесы нашего выдуманного Гриллпарцера мог бы называться "Ложе Завиши". Он рассказывал бы о миленьком ворковании и могучей любви Кунгуты и Фалькенштейна. Где-то под конец акта королева ожидает ребенка, а маленький король-сирота – бастарда. Фейерверки на небе не появляются, поскольку европейский мир их еще не знает, зато вся Чехия буквально исходит сплетнями. Сынок ее никак не интересует! Она сбежала от него из замка Бездез! К любовнику! А пацана оставила Элишке!

То есть, няньке, имя которой вскоре заменит имя королевы Кунгуты. Но Вацлав мать любит. Когда он увидит ее через четыре года, он простит ей и незаконнорожденного ребенка, и отчима. Материнская эротика превращается в политику, и наш Завиша фактически делается владетелем всей страны. После всех этих драм, унижений и периодах голода, после Бранденбургов в Чехии – наконец-то все делается спокойным. А Завиша человек хороший, правит и никому не мешает. Так что живые себе живт, мертвым уже все равно, а будущее выглядит ну прямо как пахучая роза.

Вот здесь нужен какой-нибудь сдвиг, неожиданный поворот, как у Гриллпарцера. Турнир пражских мастеров пения. А Вацлав как раз проходит мутацию голоса и обретает собственный. Уже не слишком-то гармонизирующий с лирическим голосом матери. К тому же близится срок подачи чешской дани в результате капитуляции. Юный король должен жениться на молоденькой представительнице дома Габсбургов, на дочке победителя с Моравского Поля. Красивая девушка, отец которой не любит Завишу.

Но тот предчувствовал, что владение женой Отакара означает еще и передачу на себя хлопот покойного. Так что, когда в Хебе происходит свадьба, весьма похожая на ту, что была в Прешпурке, Фалькенштейн является там персоной нон грата, а Кунгуту это печалит. У нее уже имеется опыт с логикой подобных союзов. Женщина впадает в депрессию и возвращается в Прагу через замок завиши – Крумлов, где и умирает.

От страха за мужа, от чахотки или от упадка сил? Мы этого не знаем.Наш Пкшддпарцер выбрал бы первый вариант и написал "Бедствия Завиши". Политика вновь превращается в эротику. Копуляция в знак капитуляции становится любовной страстью. А Гута (или Юта) – маленькой богиней. Она не только дарит королю наслаждение, но и подкрепляет его, поддерживает. Вацлав чувствует себя на седьмом небе и придумывает для супруги песнь, более знаменитую, чем песнь отчима.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Еврейский мир
Еврейский мир

Эта книга по праву стала одной из наиболее популярных еврейских книг на русском языке как доступный источник основных сведений о вере и жизни евреев, который может быть использован и как учебник, и как справочное издание, и позволяет составить целостное впечатление о еврейском мире. Ее отличают, прежде всего, энциклопедичность, сжатая форма и популярность изложения.Это своего рода энциклопедия, которая содержит систематизированный свод основных знаний о еврейской религии, истории и общественной жизни с древнейших времен и до начала 1990-х гг. Она состоит из 350 статей-эссе, объединенных в 15 тематических частей, расположенных в исторической последовательности. Мир еврейской религиозной традиции представлен главами, посвященными Библии, Талмуду и другим наиболее важным источникам, этике и основам веры, еврейскому календарю, ритуалам жизненного цикла, связанным с синагогой и домом, молитвам. В издании также приводится краткое описание основных событий в истории еврейского народа от Авраама до конца XX столетия, с отдельными главами, посвященными государству Израиль, Катастрофе, жизни американских и советских евреев.Этот обширный труд принадлежит перу авторитетного в США и во всем мире ортодоксального раввина, профессора Yeshiva University Йосефа Телушкина. Хотя книга создавалась изначально как пособие для ассимилированных американских евреев, она оказалась незаменимым пособием на постсоветском пространстве, в России и странах СНГ.

Джозеф Телушкин

Культурология / Религиоведение / Образование и наука