Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

— Нет, — вставляет Тршиска, — так не годится. Так дядя обидится.

— Ну пей, Палько, — приказывает Ярко, и Палько пьет.

Рене и Тршиска весело гогочут и мало-помалу забывают про мальчиков. Однако — что за оказия? — мальчики заставляют о себе вспомнить. Они все еще носятся по комнате, но уже не так, как раньше, — то и дело брякаются на пол.

Рене пугается. Придут домой — родители сразу обо всем догадаются, это, конечно, нужно было учитывать.

— Опьянели мальчишки, — говорит он.

— Да вроде, их так и мотает туда-сюда, — смеется Тршиска.

Рене тоже смеется, но уже не так бурно.

— Гляди, Иван!

Мальчики, столкнувшись, замертво плюхаются на пол. Рене тоже в подпитии, а Тршиска, по всему видать, совсем захмелел. Хоть Тршиска и сыт, а он, Рене, пьет на пустой желудок — обед в заводской столовой разве что поковырял чуть, — все-таки сказывается его большая натренированность по сравнению с Тршиской. А может, этому парню и вправду все трын-трава?

Ярко выходит на балкон. Палько засыпает на ковре. Во сне его рвет. На Рене снова накатывает страх. Ярко вернется, увидит брата в таком виде, дома нажалуется. Он выходит на балкон к Ярко. Там ботинки и все, что полагается для чистки обуви. Рене соблазняет Ярко новым развлечением — а не почистить ли ему ботинки? Он будет чистить ботинки, думает Рене, а они тем временем приведут Палько в порядок!

— Шляпу долой, Иван, — смеется Тршиска. — Вот ведь умеешь прибрать к рукам мальчика: работает на тебя и даже не сечет, что работает, так ведь, Иван? А удержит он хоть башмак-то?

— Тот, постарше, вроде бы трезвый, — говорит Рене.

— Ну не скажи, Иван, — возражает Тршиска, — тоже окосел малость.

— На балконе из него все выветрится. Давай-ка этого приведем в порядок.

Рене приподнимает спящего мальчика и, насколько возможно, очищает его рубашку.

— Если тот, старший, почти трезвый, — рассуждает он вслух, — как же этот малец умудрился так налакаться? Пили-то они вроде поровну.

— Вот именно, — вторит ему Тршиска, — Глянь-ка на эти кусища! Он дома явно чего-то налопался. Дома натрескаются невесть чего, а потом их выворачивает.

Спящего мальчика Рене укладывает на кровать, очищает ковер.

— Проспится — как огурчик будет, — говорит Тршиска и тут же разражается хохотом: — А ты видел, как они спотыкались?

И Рене после принятых мер становится легче:

— Комендантше скажем, что мальчики пили лимонад.

— Не бойся! Этот их папочка уже поди дал им дома лизнуть. И она тоже хороша: уматывает преспокойненько из дому, а их спихивает, кому придется — авось присмотрят.

— Ее нет дома?

— Нету, конечно.

Рене становится еще легче.

— Пойду поставлю воду для кофе.

Закрывая за собой кухонную дверь, Рене слышит, как кто-то входит в переднюю, затем прямо в комнату. Доносится отдаленный разговор — Рене, узнав голос комендантши, решает подождать в кухне. Лишь заслышав, что комендантша ушла, возвращается в комнату, так и не поставив воду для кофе. Кровать пуста. И Ярко уже нет на балконе.

— Комендантша приходила, — докладывает Тршиска. — Я сказал, что мальчики до смерти навозились и что маленький уснул. Сказал еще, что наверняка дома чем-то объелся, если его так вывернуло. А второго я велел вымыть под душем как следует — весь в ваксе извозился. А мне тоже как-то хреново.

Тршиска ложится, Рене, надев полушубок, выходит на улицу. У железнодорожной ветки встречает парня, который предлагает ему навестить в женском общежитии одну знакомую. В общежитии поднимается переполох. Знакомая выдворяет их, отказываясь даже угостить их кофе. У общежития они прощаются, часть пути идут еще вместе и только потом расходятся в разные стороны, уже, правда, не прощаясь. Рене возвращается домой. Проходя мимо комендантской квартиры, слышит голос хозяина:

— Да, пьяные. Оба ребенка. Можете сами в этом убедиться. Зайдите, пожалуйста, товарищ старший лейтенант. Жду вас немедленно.

Хотя у Рене сегодня уже не раз уходила душа в пятки, все это была ерунда, только сейчас он пугается по-настоящему. Так вот, стало быть, какова эта новая жизнь, которую он собирался начать? Так-то он отрекся от алкоголя? Напрасно утаивал разлад с законом, в котором оказался его отец, теперь он, Рене, с самим собой в разладе. У него нет ни капли сомнений, что комендант вызвал милицию и нажаловался не только на Тршиску, но в той же мере и на него. Но знает ли об этом Тршиска?

— Да он уже был здесь, накинулся на меня как очумелый, а я схватил его и вытурил за дверь, — говорит Тршиска, выслушав Рене. Перевернувшись на другой бок, он снова засыпает.