Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

До конца 1958 года было выпущено 500 телевизоров. Разрабатывается проект, предусматривающий в ближайшее время постепенное расширение производства — с 100 000 до 160 000 телевизоров ежегодно; согласно заключению министерства, число увеличивается до 200 000 в год. Производство текстиля полностью прекращается.

В 1959 году было произведено 55 000 телевизоров марки «Манес», в том числе 5000 образцов его варианта «Девин». Ведется подготовительная работа по выпуску телеприемника «Ораван». План выпуска 1960 года предполагает производство 110 000 телевизоров.

И наконец, имеет место событие, которое следует причислить к особо выдающимся.

В начале 1960 года на завод приходят работать два удивительных молодых человека: Рене и Ван Стипхоут.

Работа над заводской летописью захватывает Рене куда больше, чем он сам мог предположить.

И, встречаясь с Евой — ибо они уже стали встречаться, — он не упускает возможности выказать свое трудовое горение — пусть будущая студентка журфака убедится, что он, Рене, наилучший для нее образец.

— Любопытнейшую же вещь я обнаружил! — однажды, например, говорит он, пожимая ей ручку. — В старой «Технической газете»! Некий Александр Кацир пишет там (сообщение Рене помнит уже назубок): «Начавшуюся пробную телепередачу мы попытались поймать и у нас, на Ораве. Высокие отроги Оравской Магуры, создающие заслон в направлении Остравы, не оставляли нам особых надежд. Первые опыты, проводимые с телевизором «Ленинград Т-11» 29 мая 1956 года — к этому времени уже был сдан в эксплуатацию передающий канал ТВ телецентра в Остраве, — позволили нам в селе Медведзие Трстенского района впервые в истории Оравы в 17.45 зафиксировать остравскую телепередачу». И представь себе, какое потрясающее совпадение! Я обнаружил, что в тот же год, возможно даже в тот же самый день, Министерство легкой промышленности приняло решение начать производство телевизоров в Нижней! Будто этот любитель, этот Кацир, поймал это решение прямо из воздуха!

— Да ведь и я там была, — говорит очарованная девушка. — Мне было тринадцать лет, когда Кацир создал этот аппарат и созвал к себе в сад все Медведзие и Тврдошин. На экране что-то мелькало, но что — не разобрать было…

— Так, значит, и ты там была? — Рене приходит в восторг, его ничуть не смущает, что девушка ничего и не разглядела тогда. — Еще одна потрясающая случайность! А самая потрясающая, что и я сейчас здесь!

Разумеется, они целуются.

Поскольку нынче суббота, у Ван Стипхоута в гостях крановщица.

Возвратившись со столь удачливой прогулки, Рене застает в гостиной Эдиту и Ван Стипхоута. Эдита сидит, как обычно, на кровати и читает неизменный номер «Световой литературы» — другого у них не имеется, — и Рене трудно по ее лицу отгадать, довольна она или расстроена. Ван Стипхоут сидит за столом и пишет. Прозаик умудряется писать в любой обстановке. Пишет он и в конторе, когда напротив восседает товарищ Ферьянец. Пишет и в присутствии такого дорогого гостя, как сегодняшний. Сперва Рене кажется, что Ван Стипхоут лишь делает вид, что пишет, но потом убеждается, что прозаик действительно пишет; причем именно тогда, когда кто-то восторженно наблюдает за ним, он пишет особенно выразительно. Смотри-ка, он ухитряется еще и завораживать своим писанием! Чаще всего он сочиняет очередной рассказ. Затем отсылает его куда-то, а некоторое время спустя узнает, что рассказ напечатан не будет. Ван Стипхоут, однако, не унывает — он тотчас берется за следующий. Но сейчас Ван Стипхоут пишет не рассказ — он пишет хронику. Или нет? Рене, заглянув через плечо Ван Стипхоута, видит, что пишет он по-французски.

— Ты что пишешь, царь?

— Ну разумеется, хронику, царь!

— По-французски?

— Ну и что? Я же европеец! Пишу старую французскую хронику! Погляди, какие жемчужины я откопал в секретариате в книге отзывов! Вот и нанизываю!

И Ван Стипхоут начинает читать — сперва по-французски, затем по-словацки. Рене уже догадывается, с какой целью Ван Стипхоут торчал вчера в монтажной у товарища Водички, владеющего, как известно, французским, но пока воздерживается от придирок.