Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы

Ван Стипхоут: — «О золотая книга, ты действительно золото на этом знаменитом заводе! Ты поистине его телевидение! Телевидение народа, строящего социализм. Ты чувствуешь, как весь туристический мир тобой восторгается. Ты уже творишь свое великое дело. А вы, руководители завода, что вы о нем думаете? Не высочайшее ли это достижение страны? Не собираетесь ли вы однажды пожаловать и к нам, чтобы разбудить спящую бельгийскую массу? Вы творцы телевидения, так сделайте же решительный шаг во имя улучшения жизни конголезской земли — пусть и она станет такой же, как ваша! Неужели вы, социалисты, не знаете, что вся Африка стала на путь социализма, хотя и не такого, как у вас? Приносим свою сердечную благодарность труженикам завода, вызывающего восхищение. Надеемся, что его техники приедут к нам в ближайшем будущем. И еще раз повторяем, что Чехословакия играет огромную роль в деле развития свободных стран Африки. Да здравствует Чехословацкая Республика! Да здравствуют трудящиеся «Теслы Орава»! Penele Michel! Tribune Henri! Делегация U.G.T.A.N.[29] Конго!»

— Потрясающе! Надеюсь, ты все это включишь в свою хронику! — восклицает Рене.

— Ни одной фразы! — восклицает Ван Стипхоут. — Овладею — помещу в свой роман! Но, прошу прощения, перевод с листа утомил меня! Вздремнуть бы неплохо! Вздремнуть, набраться!

И утомленный европеец ложится и засыпает. И даже сном своим ухитряется завораживать!

Но вот настает день и час приема у директора. Ван Стипхоут и Рене с достоинством проходят секретариат, как и все те, кто просто проходит его, не заикаясь ни о сливовице, ни о кофе, и лишь Ван Стипхоут небрежно бросает доктору Сикоре и товарищу Пухлой:

— Директор у себя?

И доктор Сикора, словно и он уже оповещен о том, что отныне ему отводится совершенно новая роль, услужливо кланяется и говорит:

— Да, вас ожидают!

И только товарищ Пухла мягко улыбается.

Друзья входят, звуконепроницаемая дверь за ними захлопывается, но тотчас же открывается — на пороге товарищ Пухла. Ага, потайной звонок неприметно сработал! Директор протягивает им руку:

— Что ж, садитесь, товарищи, кофе изволите?

— Разуме-е-ется! — говорит Ван Стипхоут. — Будьте так любезны.

Директор кивает, товарищ Пухла исчезает.

— Иной раз и отчета себе не отдаешь, как время бежит, — вы у нас уже не один месяц. Статьи о театре хороши, ничего не скажешь, но надо бы уделять больше внимания производству. Сейчас начинается бурный период, приступаем к испытанию «Оравана». А вы, говорят…

Директор обращается к Ван Стипхоуту, но что́ он хотел сказать, так и остается загадкой — дверь открывается, товарищ Пухла вносит кофе. Дело крепко поставлено, думает Рене. Чем быстрей кофе заказан и сварен, тем быстрей будет выпит. Дверь за товарищем Пухлой закрывается, но директор, оборвавший речь на полуслове, уже забыл, о чем собирался сказать.

Директор: — Доктор Сикора мне докладывал, что у вас какие-то сложности с квартирой или что-то в этом роде.

Рене: — Нам хотелось бы жить в одной комнате.

Директор: — А вы не в одной? Ну, это, пожалуй, нетрудно устроить.

Директор поднимает трубку, звонит завхозу:

— Товарищ Жуффа! Товарищ Жуффа, товарищи Рене и Ван Стипхоут хотели бы жить в одной комнате, нельзя ли для них это сделать? Да? Можно? Отлично. Спасибо.

Директор кладет трубку.

— Все в порядке. Ступайте к товарищу Жуффе.

И взгляд директора устремляется на их чашки. Оба отхлебывают, а Рене, хотя кофе и горячий, отхлебывает еще раз до дна.

— Мы очень вам благодарны.

Тут Ван Стипхоут, чувствуя, что аудиенция как-то быстро подвигается к концу, берет слово:

— А-а-а-а еще, товарищ директор, если разрешите, я хоте-е-ел бы прочесть вам для образца несколько фраз из хроники, любопытно узнать ваше мнение, короче, должен ли я, по-вашему, продолжать в том же духе или…

— А вы над ней работаете?

— Разуме-е-ется!

Директор уже наслышан о психологической деятельности Ван Стипхоута, однако сейчас не расположен заниматься этой проблемой, она кажется ему несколько сложной, к тому же он опасается, что и сам повинен в ее сложности, а времени мало, да и, как выясняется, этот молодой человек все-таки пишет хронику, раз готов читать ему отрывки из нее. Но это сейчас ни к чему.

— Я убежден, что вы делаете это хорошо.

Однако Ван Стипхоут, толкуя директорские слова как поощрение, тут же вытаскивает из кармана целую кипу густо исписанных листов и глубоким, прочувственным голосом начинает читать:

— Это старый край. С незапамятных времен он вертится под солнцем, каждый камень его повествует о многом, и люди здесь безошибочно знают, когда им ждать снега, а когда можно и покурить перед сном.

Рене с опаской поглядывает на директора. Улыбка на его лице сопровождается выражением любопытства — пожалуй, не стоит тревожиться. Ван Стипхоут продолжает: