Чехов без глянца

И анатомия, и изящная словесность имеют одина­ково знатное происхождение, одни и те же цели, одного и того же врага — черта, и воевать им поло­жительно не из-за чего. Борьбы за существование у них нет. Если человек знает учение о кровообра­щении, то он богат; если к тому же выучивает еще

историю религии и романс «Я помню чудное мгно­вение», то становится не беднее, а богаче. — стало быть, мы имеем дело только с плюсами. Нотому-то гении никогда не воевали, и в Гете рядом с поэтом прекрасно уживался естественник.

Максим Максимович Ковалевский (1851-1916),

юрист, историк и социолог:

Нелегко было вызвать Чехова на сколько-нибудь продолжительный разговор, который позволил бы составить себе понятие об его отношении к русской действительности. Но по временам это мне все же удавалось. Я вынес из этих бесед убеждение, что Че­хов считал и неизбежным и желательным исчезно­вение из деревни как дворянина-помещика, гак и скупившего его землю по дешевой цене разночин­ца. <...> Он желал одного: чтобы земля досталась крестьянам, и не в мирскую, а в личную собствен­ность, чтобы крестьяне жили привольно, в трезво сти и материальном довольстве, чтобы в их среде было много школ и правильно поставлена была ме­дицинская помощь.

Чехова мало интересовали вопросы о преимущест­ве республики или монархии, федеративного уст­ройства и парламентаризма. Но он желал видеть Россию свободной, чуждой всякой национальной вражды, а крестьянство — уравненным в правах с прочими сословиями, призванным к земской дея­тельности и к представительству в законодатель­ном собрании. Широкая терпимость к различным религиозным толкам, возможность для печати, ни­чем и никем не стесняемой, оценивать свободно ге- кущие события, свобода сходок, ассоциаций, ми­тингов при полном равенстве всех перед законом и судом - таковы были необходимые условия того лучшего будущего, к которому он сознательно стре­мился и близкого наступления которого он ждал.

Антон Павлович Чехов.Из письма А. С. Суворину. Ял­та, 2у марта 1894 г.:

Во мне течет мужицкая кровь, и меня не удивишь му­жицкими добродетелями. Я с детства уверовал в про­гресс и не мог не уверовать, так как разница между временем, когда меня драли, и временем, когда пере­стали драть, была страшная. Я любил умных людей, нервность, вежливость, остроумие, а к тому, что лю­ди ковыряли мозоли и что их портянки издавали уду­шливый запах, я относился так же безразлично, как к тому, что барышни по утрам ходят в папильо тках. Но толстовская философия сильно трогала меня, владела мною лет 6-7. и действовали на меня не ос­новные положения, которые были мне известны и раньше, а толстовская манера выражаться, рассу­дительность и, вероятно, гипнотизм своего рода. Те­перь же во мне что-то протестует, расчетливость и справедливость говорят мне, что в электричестве и паре любви к человеку больше, чем в целомудрии и в воздержании от мяса. Война зло и суд зло, но из этого не следует, что я должен ходить в лаптях и спать на печи вместе с работником и его женой и проч. и проч.

Борис Александрович Лазаревскнй (1871-1936). писатель, мемуарист:

К сознательному злу Чехов относился с брезгливос­тью. Чистый душою, он не понимал психологии раз­вратников, и нет в его произведениях ни одного та­кого типа. Но всякое искреннее, пылкое чувство он оправдывал.

Александр Иванович Куприн:

Он за всем следил пристально и вдумчиво; он волно­вался, мучился и болел всем тем, чем болели лучшие русские люди. Надо было видеть, как в проклятые, черные времена, когда при нем говорили о неле­пых. темных и злых явлениях нашей общественной жизни, — надо было видеть, как сурово и печально с двигались его густые брови, каким страдальческим делалось его лицо и какая глубокая, высшая скорбь светилась в его прекрасных глазах.

Максим Горький:

Я не видел человека, который чувствовал бы значе­ние труда как основания культуры гак глубоко и все­сторонне, как А Г1. Это выражалось у него во всех ме­лочах домашнего обихода, в подборе вещей и в той благородной любви к вещам, которая, совершенно исключая стремление накоплять их, не устает любо- ваться ими как продуктом творчества духа человече­ского. Он любил строить, разводить сады, украшать землю, он чувствовал поэзию труда. С какой трога­тельной заботой наблюдал он, как в саду его растут посаженные им плодовые деревья и декоративные кустарники! В хлопотах о постройке дома в Аутке он говорил:

— Если каждый человек на куске земли своей сде­лал бы все, что он может, как прекрасна была бы земля наша!

А1ександр Иванович Куприн: