Чехов без глянца

Александр Павлович Чехов (псевд. А. Седой; 1855- 1913), старший брат Чехова, журналист, прозаик: Павел Егорович был таганрогским купцом второй гильдии, торговал бакалейным товаром, пользовал­ся общим уважением и нес на себе общественные — почетные, а потому и бесплатные — должности рат­мана полиции, а впоследствии — члена торговой де­путации. Слыл он среди сограждан за человека со­стоятельного, но на самом деле едва сводил концы с концами. Таганрог, некогда цветущий в торговом отношении город, понемногу падал. Падала вместе с этим и торговля Павла Егоровича. <...> Павел Егорович <...> с ранних лет своей жизни был большим любителем церковного благолепия, цер­ковных служб и в особенности церковного пения. В молодости он жил в деревне, посещал усердно сельскую церковь и выучился у местного сельского священника играть на скрипке по нотам и петь то­же по ногам. Во время церковных служб он пел и читал в деревне на клиросе. Впоследствии он был привезен своим отцом — дедом писателя — из дерев­ни в Таганрог и отдай к местному бога тому купцу Ко- былину в мальчики-лавочники. Пройдя здесь су­ровую школу сначала мальчика, затем «молодца»», а потом и приказчика, Павел Егорович к тридцати годам своей жизни открыл в Таганроге собствен­ную бакалейную торговлю и женился. Выйдя из-под ферулы строгого хозяина — Кобылина, Павел Его­рович почувствовал себя самостоятельным и сво­бодным. Эта свобода дала ему возможность ходить в церковь, когда ему вздумается, и отдаваться пению сколько душе угодно. Перезнакомившись с духовен­ством местных церквей, Павел Егорович стал петь и читать на клиросах вместе с дьячками, а потом ка- кими-то судьбами добился и того, что стал регентом соборного хора, которым и управлял несколько лет подряд. Будучи человеком религиозным, он не про­пускал ни одной всенощной, ни одной утрени и ни одной обедни. В большие праздники он неукосни­тельно выстаивал две обедни — раннюю и позд­нюю — и после обеда уходил еще к вечерне.

Михаил Павлович Чехов:

Он любил церковные службы, простаивал их от на­чала до конца, но церковь служила для него, так ска­зать. клубом, где он мог встретиться со знакомыми и увидеть на определенном месте икону именно та­кого-то свя того, а не другого. Он устраивал домаш­ние богомоления, причем мы, его дети, составляли хор. а он разыгрывал роль священника. Но во всем остальном он был таким же маловером, как и мы, грешные, и с головой уходил в мирские дела. Он пел, играл на скрипке, ходил в цилиндре, весь день Пасхи и Рождества делал визиты, страстно любил газеты, выписывал их с первых же дней своей само­стоятельности. начиная с «Северной пчелы» и кон­чая «Сыном отечества». Он бережно хранил каж­дый номер и в конце года связывал целый комплект веревкой и ставил под прилавок. Газеты он читал всегда вслух и от доски до доски, любил поговорить о политике и о действиях местного градоначальни­ка. Я никогда не видал его не в накрахмаленном бе­лье. Даже во время тяжкой бедности, которая по­стигла его потом, он всегда был в накрахмаленной сорочке, которую приготовляла для него моя сест­ра. чистенький и аккуратный, не допускавший ни малейшего пятнышка на своей одежде. Петь и играть на скрипке, и непременно по нотам, с соблюдением всех адажио и модерато, было его призванием. Дня удовлетворения этой страсти он составлял хоры из нас, своих детей, и из посторон­них, выступал и дома и публично. Часто, в угоду му­зыке, забывал о кормившем его деле и, кажется, бла­годаря этому потом и разорился. Он был одарен так­же и художественным талантом; между прочим, одна из его картин, «Иоанн Богослов», находится ныне в Чеховском музее в Ялте. Отец долгое время слу­жил по городским выборам, не пропускал ни одного чествования, ни одного публичного обеда, на кото­ром собирались все местные деятели, и любил по­философствовать. В то время как дядя Митрофан читал одни только книги высокого содержания, отец вслух перечитывал французские бульварные романы, иногда, впрочем, занятый своими мысля­ми, так невнимательно, что останавливался среди чтения и обращался к слушавшей его нашей матери: — Так ты, Евочка, расскажи мне; о чем я сейчас прочитал.

Александр Павлович Чехов:

По природе он был вовсе не злым и даже скорее до­брым человеком, но его жизнь сложилась так, что его с самых пеленок драли и в конце концов заста­вили уверовать в то, что без лозы воспитать челове­ка невозможно. Разубедился он в этом уже в глубо­кой старости, когда жил на покое у Антона Павлови­ча — тогда уже известного писателя — в Мелихове, под Москвою. В Мелихово часто съезжались из